И где теперь Алиса?
В замке. Окна как в церкви, но без стекол. Полы покрыты голубиными перьями и пометом. Под песком и камнями. И Карамель лежит там, у нее на руках. Ей просто не повезло, Карамель, она попалась мне под ноги, когда ее хозяйка умирала в моих руках. Она вертелась, лизала теплую кровь, вытекавшую из Алисы, у нее как раз начались месячные. Мне стало неприятно, и я прикончил ее. Она тихонько пискнула. Ей приснилось, что она умирает. Из-за этого я так расстроился, что в ту же ночь съел все кошачьи консервы, какие оставались в доме.
Юдит не слушала мой рассказ. Не знаю, о чем она думала. О поездке в Англию, о воинах, сражавшихся за Коран или против Корана, о Рашиде и последних граммах кокаина, о своих трех отцах. Зачем ей вообще понадобился отец? Чтобы спросить его, как жить дальше? Как будто человек начинает понимать, в чем смысл жизни, только когда становится отцом. Она ведь могла и меня спросить, а я не знаю даже, как жить мне самому.
Юдит надела розовый купальный халат Анжелы. Он велик ей, получилось вроде магометанской джеллабы.
— Еще одну ночку поспать, — сказала и улыбнулась. Почему я не погладил ее, не поцеловал? Мой вечный, неоплатный долг.
— Останься.
— Мне запрещено.
— Кем? Теми дурнями-от-Бога? Дурнями-без-Бога.
— Нет, — сказала. Запустила пальцы в свои свежевымытые, ароматные волосы, и, скорчившись, застыла, словно преодолевая боль. — Мамой, — сказала глухо, выпрямилась и закурила джойнт.
Тут-то я и узнал, что сделали Кантилльон с нотариусом.
Юдит и Неджма были отправлены в Алжир на самолете компании «Сабена». Сперва все было хорошо, в своей деревне они попали под покровительство торговца оружием. Затем его автомобиль взорвали вместе с ним. Разумеется, не известно, кто это сделал. И вся деревня отвернулась от Неджмы. Соседи с ней не здоровались. Юдит много ездила, иногда, за ней следила тайная полиция.
Соседи доносили властям, что не слышат голоса Неджмы в отведенные для молитвы часы. Ее предупредили, и она пообещала, что будет молиться и почитать только одного Бога.
Соседи говорили, что Неджма носит под своими черными юбками кружевные черные трусики, как проститутка. Неджма говорила, что они напоминают ей счастливые времена в баре «Tricky».
Затем властям понадобилась Юдит, где она находится, в каком заговоре против государства участвует. И почему Неджма дала дочке еврейское имя. Неджму посадили в клетку. Сто градусов по Фаренгейту днем, шестьдесят ночью. Она едва могла двигаться в своей клетке. Мышцы атрофировались, понос не прекращался, десны гноились, волосы выпадали прядями.
Ее стали бить автомобильной антенной. Подносили к волосам паяльную лампу, волосы загорались. Потом, во время лунного затмения, когда луна прячется от стыда за грехи людей, ее убили. Утром ее отрезанная голова валялась в сточной канаве. В солнечных очках, потому что у нее больше не было глаз, а в рот ей затолкали ее кружевные трусики.
Почти час пролежала Юдит в кровати Анжелы, я обнимал ее. Молча. Потом она решила, что я задремал, осторожно встала и пошла на кухню, принять остатки кокаина. Я слышал, она вздохнула с облегчением. Я слышал, она засмеялась.
Меня разбудили колокола Синт-Баафс. И свист чайника.
— Вставай, засоня! — сказала Юдит.
На ней была нейлоновая ночная рубашка с оборками, та самая, разрисованная яркими павлиньими перьями. Она включила ТВ. Повар рассказывал, как тушить телячьи ножки с грибами и мелкими луковками. В его речь вклинился голос Юдит:
— Тебе сделать яичницу из двух яиц или из одного?
— Из двух, — крикнул я, еще не до конца проснувшись.
Продолжай.
Я услыхал резкое шипение, потом жуткий крик и стон. Я не мог поверить, что это кричит Юдит.
Мне показалось, вспыхнула молния. И я машинально стал считать и досчитал до семи, как будто ожидая вслед за молнией удара грома.
Вдруг запахло барбекю. Я выскочил на кухню, так быстро, что стукнулся локтем о косяк. Там стояла Юдит со сковородкой в руке. И смотрела на меня огромными, испуганными глазами. На ней ничего не было, нейлоновая рубашка исчезла. Остались обгорелые голубые, оранжевые, красные лоскутки, прилипшие к ее коже. Пламя газовой горелки, перекинувшееся на рубашку, она пыталась потушить сковородкой.
— Я жутко испугалась, — сказала она на удивление спокойно. — Это было так быстро, так горячо.
Я спросил ее: больно?
— Немножко.
— Я думал, ты опрокинула фритюрницу, — сказал я. И подумал: может, окатить ее водой? Увидел столовый набор: масло и уксус. Нет, масло нельзя. Или можно? Масло от загара?
И тут Юдит потеряла сознание, совсем как я. Медленно сползла вдоль кухонного шкафчика, коленки вместе, и свалилась на бок, девчонки этому с детства обучаются.
Я был в отчаянии. Вдруг понял, что никого не знаю. Позвонил в магазин «Феликс». Ответил минеер Феликс. Сказал, что пришлет Карлушу. «По какому адресу?» Адреса я не знал, зато его знает Карлуша. Он обещал прислать Карлушу в конце дня, и только потому, что это моя просьба, сказал, он надеется, что я больше никогда не позвоню в рабочее время.
Юдит поднялась. Морщась от боли. Стала, плача, отдирать остатки нейлона. Павлиньи перья на плечах и животе, словно островки красивой, неоконченной татуировки, под ними пузыри.
— Теперь не удастся поехать в Англию, — сказала.
Я рванул ручку входной двери так, что она распахнулась. На площадке стоял магометанин. Он низко поклонился. Турок в сдвинутой на затылок вязаной шапочке.
— Дверь сломалась, — сказал он.
— Я знаю.
— Анжелы нет дома.
— И это я знаю.
— Полицию не надо вызвать?
— Не надо.
Я дал ему десятитысячную банкноту.
Он попятился и, кланяясь, спустился по лестнице.
Я нашел масло от загара, фактор шесть. Но не посмел дотронуться до Юдит.
Надо было что-то делать. Она кричала от боли. Приласкать ее. Лучше боль, чем ничего. Я должен был взять ее, даже если это сто раз запрещено законом и наказывается пожизненно. Пожизненным чувством вины.
Она что-нибудь говорила об Англии? К кому она должна была ехать?
Она едва могла говорить.
Мы сидели друг против друга. Она глотала мои пилюли валиума.
Спросила, похожа ли она на маму. Я сказал, что не был знаком с ее мамой. Только слышал о ней.
— И все-таки похожа, — сказала упрямо.
— О'кей.
— Где была твоя свадьба?
— В мэрии Алегема.
— А где ты провел праздничный вечер? Двенадцатого октября?
