Стефан Жолли отрезал большой кусок, проткнул вилкой и предложил Гийому:
— Не хочешь попробовать?
— Да нет, спасибо, — ответил сваха, доставая из корзины блюдо, завернутое в фольгу. Но он так и не сказал, что куропатки приготовлены в листьях виноградной лозы, растущей прямо над его входной дверью. И что ореховый торт сделан с медом, который он собирал сам на пасеке, занавесившись сеткой. Ибо Гийом понял, что разгромлен по всем статьям блестящим трюфельным ходом Стефана Жолли.
— Честное слово, я не променял бы эту минуту ни на какую другую, — провозгласил булочник, работая челюстями. — Ну разве это не чудо!
— Да, — согласился сваха неубедительно.
Стефан Жолли разлил «Бержерак» в бокалы и протянул другу со словами:
— Я должен сказать тебе кое-что. Не могу больше держать это все в себе.
— О чем ты?
— Я кое-кого встретил.
— Я так и думал, — пробормотал Гийом Ладусет в полной безысходности.
— Она часто заходила ко мне в булочную за пирожными. Ты наверняка слышал, что в одном из них обнаружили любовное послание? Ума не приложу, откуда это все пошло, но даже не могу передать, как здорово это отразилось на моем бизнесе. Народ повалил валом. За последние две недели я продал столько, сколько не продавал за три месяца. Кстати, я всем рекомендую обязательно заглянуть к тебе. Так что готовься: скоро от клиентов отбоя не будет.
— Спасибо, — невнятно пробурчал сваха.
— Не за что. Так вот, она заходила регулярно, а для булочника нет ничего лестнее, чем когда женщина понимает толк в выпечке. Разумеется, мы всякий раз перекидывались словечком, болтали о том о сем. Сказать по правде, я думал, ее интересуют только мои mille-feuilles, — и угадай, что случилось дальше!
Сваха не отвечал.
— Ты что, не слушаешь? — Стефан Жолли с укоризной взглянул на друга.
— Конечно, слушаю. Она приходила к тебе в булочную и каждый раз покупала mille-feuilles, — повторил сваха, не сводя глаз с противоположного берега.
— Угадай же, что произошло дальше!
— Откуда мне знать.
— Представь, как-то после работы я запер дверь и как раз собирался в душ — и тут услышал за спиной женский голос.
Булочник замолчал, ожидая, что Гийом Ладусет спросит, кто это был. Но вопроса не последовало, и Стефану Жолли пришлось продолжить рассказ.
— Я оглянулся — и это была она! Признаюсь, я немного смутился, ведь я был в одном халате, и мне приходилось придерживать его, так как ветер все время норовил распахнуть полы. Я подумал, что она, как обычно, пришла за своими пирожными, но она про них даже не вспомнила. В общем, она проводила меня до душа и, заметив мой варикоз, сказала, что у ее дяди был точно такой же, но он его вылечил, и пообещала узнать, что он делал, и обязательно рассказать мне. Очереди в душ, как ни странно, не было, так что я сразу же прошел внутрь, а когда вышел, она все еще была там. Тогда мы отправились в «Сен-Жюс» выпить по бокалу вина, — правда, мне пришлось сбегать домой переодеться, так как Фабрис Рибу отказался пускать меня в бар в халате и тапках на босу ногу. С тех пор мы встречаемся каждый день.
— Фантастика, — пробормотал Гийом Ладусет, по-прежнему глядя на дальний берег реки.
— Знаешь, я действительно думаю, что она — та единственная, которую я искал всю жизнь.
— Неудивительно.
— По-моему, тебе совершенно не интересно.
В голосе булочника послышались нотки обиды.
— Прости, пожалуйста. — Сваха перевел взгляд на свои голые коленки. — Мне очень интересно, правда.
— Странно, что мы не встретились раньше. Ведь она живет совсем рядом, в Легийяке. Хотя, с другой стороны, она переехала туда недавно.
— В Легийяке?
— Ну да. Это Сильветта Бо. Ты знаешь ее?
— Знакомое имя.
Гийом Ладусет выглядел озадаченным. Впервые с того момента, как булочник начал излагать свою романтическую историю, сваха поднял глаза на друга. Мозг его еще не приспособился к мысли, что речь шла не о владелице замка.
— Должен сказать, эта Эмилия Фрэсс — чудная она какая-то… Зашла тут ко мне на днях и давай прямо с порога нести всякую чушь. Мол, она сроду не читала столь восхитительной поэзии, но у нас с ней не может быть никакого будущего, она-де всегда любила другого — того, кто не ответил на какое-то там письмо, которое она ему посылала. Невесть что несла. Пришлось пригласить бедняжку в подсобку и угостить ее любимым mille-feuille, вроде как это ее слегка успокоило. Думаю, она чересчур много времени проводит одна в своем жутком замке.
Но Гийом Ладусет уже не слушал — он сдернул леску с ноги и со словами «Прости, Стефан, мне надо бежать» сунул ее булочнику. Он не стал забирать помидоры, промаринованные в самогоне из слив, выращенных в собственном саду и отнесенных парню, что ездит по деревням с передвижным кубом для перегонки. Не забрал он и своих куропаток, запеченных в листьях виноградной лозы, что растет прямо над его входной дверью. Равно как и ореховый торт, приготовленный с медом, что он собирал сам на пасеке, занавесившись сеткой. Бросив все, сваха припустил вдоль берега Дроны с такой прытью, с какой только может бежать человек в кожаных сандалиях, купленных в супермаркете на распродаже.
Первые признаки того, что ветер усилился, сваха заметил, когда проезжал мимо «Le Moulin de La Forge»: столы и стулья из зеленой пластмассы вдруг разом поехали к бордюру узкого тротуара. Сворачивая у пастбища влево, в сторону Амур-сюр-Белль, он, к ужасу своему, увидел, что рыжие лимузенские коровы дружно пятятся задом. Зеленоухая кукуруза у деревенской околицы гротескно кренилась из стороны в сторону, точно борясь с разбушевавшимся океаном. А когда Гийом Ладусет затормозил перед своим домом, в окна истерично колотились подсолнухи, с корнем вывороченные из земли…
Если власти и были в курсе того, что Амур-сюр-Белль подвергнется атаке нового мини-торнадо, ее обитателям, разумеется, никто об этом не сообщил. Местная жандармерия призывала каждого добропорядочного гражданина предупреждать об ухудшении погоды, но с точки зрения жандармов под это определение не попадал ни один житель деревни.
Лизетт Робер как раз успела наполнить очередную ванну, когда наверху, точно крышки сотен кастрюль, задребезжала волнистая черепица цвета лосося. Тотчас узнав этот звук, повитуха бросилась закрывать все окна и ставни, ибо хорошо помнила, чем это закончилось в прошлый раз. Убедившись, что все заперто, она решила найти применение подсолнухам, залетевшим в окно гостиной. Отрезав корни, Лизетт Робер поставила подсолнухи в вазу — украсить последние часы своей жизни. После чего заглянула в холодильник, размышляя, чем бы отужинать на прощанье, и пожалела, что не сходила вовремя в супермаркет.
Стуки у двери раздались, когда Лизетт Робер стояла на стуле в кухне и рылась в буфете в поисках чего-нибудь, подходящего столь знаменательному событию, как приближение собственной смерти. Решив, что это стучат стебли кукурузы, которые к тому времени уже взлетали в воздух, она не придала странным звукам никакого значения. Но когда стуки раздались вновь, повитуха — в надежде, что кто-нибудь с более качественно укомплектованным буфетом пришел пригласить ее разделить трапезу в смертный час, — открыла дверь.
