— Рада, ты?
— Я, боярин.
— А чего ты тут делаешь?
— Что за шум? Что тут случилось? — заворочались отдыхающие неподалеку ратники.
— Ничего, споткнулся я! — громко ответил Середин и убрал нож. — Ты чего тут делаешь? Только не ври! Я колдовство за версту чувствую.
— Я… Я приворотного порошка принесла…
— Чего?!
— П-порошка привор-ротного, — внезапно начала заикаться девушка. — З-знах-харь сказывал, б-ближе к т-тебе насыпать надоб-бно. Иначе п-подействует с-слаб-бо.
— Кого привораживаешь-то? — Олег спохватился и встал с девушки, помог ей подняться и слегка отряхнул. — Извини, что так. Не разобрал спросонок.
— Т-тебя, б-боярин…
— Меня? — осекся Середин. — Зачем?
— Т-ты и не смот-тришь совсем, — всхлипнула Рада. — Мимо ходишь, не замечаешь. Сколько раз рядом был, а ни слова не сказал. Я п-понимаю, чт-то холопка… Я н-не прошу ничего. Но хоть с-слово ласковое с-сказать…
Ее речь быстро превращалась в надрывный плач, и ведун закрутил головой: в палатку вести нельзя, там куча народу. Здесь тоже всё людьми завалено, головы уже поднимают.
— Не реви… — Он схватил Раду за руку и потащил к морю. — Не реви…
Просьба оказалась воспринята как намек, и девка завыла в голос:
— Лю-ю-юб ты мне-е… Лелио отрави-и-ил… Не смо-от-ришь.
— Да тише же ты, — остановившись, Олег обернулся, взял ее лицо в ладони, наклонился вперед, ткнулся кончиком носа в ее нос. — Ты видишь, я же здесь, рядом. Ну, так что?
Он коснулся губами ее соленых губ, и Рада наконец-то перестала скулить, вернувшись к тихим всхлипываниям. Ведун снова повлек ее за собой, подальше от отдыхающих воинов, на теплый после долгого дня прибрежный песок.
— Ну, и чего ты на меня наколдовала? — спросил он, когда они, миновав стражу, выбрались за частокол и их голоса уже никого не могли потревожить.
— Чтобы ты стремился ко мне, как голубь к голубке, как птенчик в гнездышко, как нитка к иголочке. Чтобы день и ночь видел пред собой губы мои сахарные, чтобы желал тела моего белого…
— Странно, — пробормотал Олег. — Я и вправду вижу перед собой твои сахарные губы.
Он наклонился к ней и снова поцеловал. Потом снова и снова, пока Рада наконец не перестала всхлипывать.
— Ну, ты как? Теперь всё хорошо? — отстранился он.
— Порошок-то как сильно действует, — в ответ пробормотала девушка и, потянув его за руку, опустилась на песок, откинулась па спину. — Губы сахарные и тело белое.
Чувствуя, как пульс с силой колотит в виски, а плоть напрягается до каменной твердости, Середин поддался и лег рядом. Сжал ладонью мягкую грудь, потом скользнул рукой вниз, нашел обнаженную ногу, потянул край платья наверх, одновременно целуя лицо и шею девушки. Рада тяжело дышала, закрыв глаза и закинув голову. Казалось, она не осознавала вокруг себя больше ничего, кроме его губ и пальцев, медленно продвигающихся по бедру вверх, уже ощущающих жесткие кудрявые волосы, горячую влагу. Олег понял, что если сейчас, немедленно не развяжет штаны — на них появится лишняя дыра. Он отдернул руку, быстро расстегнул ремень, откинул, схватился за кончик веревки, распустил узел, наполовину стащил порты.
— Ну… Где же ты… Где… — прикусив губу, тихо простонала девушка.
Молодой человек снова прильнул к ней, целуя, перекатился сверху, раздвинул ее ноги своими и… Ощутил на горле холодное острое лезвие.
— Ты просто оглох от удовольствия, русский… — Нажатие клинка вынудило его подняться. — Ну, теперь тя ждет много удовольствия.
Рада, почувствовав неладное, открыла глаза и замерла от ужаса — с поднятым подолом и распахнутым ртом.
— Бабу взять?
— Морока…
Промелькнул меч, опускаясь рукоятью ей на голову, и холопка упала обратно на песок.
— А ты — руки вытяни вперед…
Клинок опять сильно прижался к горлу, и Середин, стиснув от ненависти зубы, поднял руки, сведя их перед собой. Наконец-то перед ним показался один из нападавших — гладко выбритый, в безрукавке из толстой кожи с нашитым на солнечное сплетение медным диском, в плотно облегающих штанах и небольших сандалиях. С толстого ремня свисали короткий меч и кинжал почти такой же длины. Грек старательно смотал запястья ведуна веревкой, затянул узел, дернул за длинный свободный конец.
— Давай, штаны поднимай. Я, что ли, их за тебя понесу?
Покраснев от унижения, ведун наклонился, тут же получил пинок сзади и упал на песок. Сзади радостно засмеялись.
— Перестань, Анастас, — попросил первый. — А то мы его до утра не доведем. А ты вставай, — дернул он за веревку. — Подтягивай штаны и пошли.
Помогая себе связанными руками, Олег встал, наклонился, ухватился за край порток, подтянул их до пояса. Первый грек опять рванул веревку, и Середин, старательно удерживая свою одежду от падения, пошел за ним, время от времени подгоняемый пинками в спину.
Вели, его естественно, к Корсуню — откуда еще могли взяться охотники за пленниками, которые не берут женщин? Им не невольник, им язык нужен. Будут теперь пытать, пока не вытянут всё, что Олег знает о русском войске и княжеских планах.
Берег начал постепенно подниматься — тайный ход из крепости выходил, само собой, не вперед, на всеобщее обозрение, а к морю и где-то дальше, чтобы осаждающие не замечали. Гору, на которой стоял Корсунь, за века изрядно подточило волнами, и край ее превратился в широкий пляж.
Поэтому откос, ведущий к городу, был довольно крут. И высок. Поначалу всего в сажень, он скоро превысил рост человека, а потом стал еще выше.
— Ой… — оступился ведун, упал на колени, потерял равновесие и покатился вниз.
На миг натянулась веревка, но грек пленника не удержал, и она упала следом, ведуну на голову. Середин забился под берег и затаился.
— Тихо! — прошептал грек наверху. — Тихо… Нет, не убегает. Разбился, что ли? Проклятье, аколуф две гривны за пленника обещал. Или живой? Ну-ка, погоди.
Ведун слабенько, жалобно застонал.
— Анастас, здесь погоди. Сейчас я его…
Осторожно нащупывая на склоне опору и поминутно оглядываясь, грек полез вниз. Олег не высовывался, пока горожанин, убедившись, что песок совсем близко, не спрыгнул. В тот же миг Середин выступил вперед и вытянутым указательным пальцем ткнул еще не сориентировавшегося врага в глаз. Тот взвыл, схватился за лицо — ведун обеими руками вцепился в рукоять его кинжала, рванул вверх, вынимая из ножен, и тут же толкнул вперед, всаживая в грудь по самую рукоять. Лазутчик дернулся, издав звук, будто икнул, и отвалился назад.
— Ты где? — настороженно спросили сверху. — Нашел русского?
Середин тем временем чуть подвыдернул меч, прижал руки к лезвию, заелозил по нему веревками. Те стали расползаться, но медленно — слишком много было их намотано. А сверху уже посыпались мелкие камушки — спускался второй грек.
