— Конечно, — улыбнулся Павел, — это я сделаю.
— Вот и отлично, — произнес Петерс. — Тогда до встречи.
Павел поднялся, пожал руку чекисту и направился к двери. Однако, не дойдя, повернулся к собеседнику:
— У меня есть одна просьба, товарищ Петерс. Я бы хотел пройти обучение у серьезного специалиста по штыковому и рукопашному бою. Не можете ли вы мне порекомендовать такого?
— Штыковым и рукопашным? — удивленно поднял брови Петерс. — Вы? Зачем?
— Есть один должок, — процедил Павел. — В девятнадцатом один человек взял меня в плен в рукопашном бою. Я бы не хотел, чтобы такая ситуация повторилась. Да и поквитаться с господами офицерами не мешало бы.
— И кто вас взял? — склонил голову набок Петерс.
— Некто майор Колычев, — произнес Павел. — Сейчас он вроде подполковник.
— Ого! — Петерс покачал головой. — Известная личность. Подполковник североросской госбезопасности. Создал Центр боевой подготовки, в котором проходят обучение не только служащие в североросской армии и полиции, но и стажируются офицеры многих буржуазных государств. Считается одним из самых больших мастеров рукопашного боя в Европе. Это очень серьезные противник. Думаю, вам не стоит расстраиваться, что вы потерпели от него поражение.
— И все же, — с напором проговорил Павел, — если я чувствую, что в чем-то уступаю своим врагам, то обязательно стараюсь восполнить свои недостатки. Это закон борьбы — враг всегда использует твои слабые места, и, чтобы выиграть, надо усиливать в первую очередь их.
— Что же, — пожал плечами Петерс, — раз вы так хотите… Есть один человек. Очень серьезный специалист, знаток японской борьбы джиу-джитсу[32]. Обучает он, правда, только сотрудников ОГПУ и милиции, а вы работник аппарата Коминтерна… Впрочем, учитывая наши с вами особые отношения, думаю, исключение для вас будет сделано. Я напишу ему записку.
* * *
Через четверть часа Павел вышел на Лубянскую площадь. Нэповская Москва шумела. Катили извозчики, развозя нэпманов и их расфуфыренных жен. По тротуару шагали совслужащие. В отдалении послышалась трамвайная трель. К подъезду здания ОГПУ свернул открытый автомобиль, из которого вышел какой-то чекист, а с ним… Павел остолбенел, узнав Наталью. Та тоже застыла, увидев его. Ее спутник нетерпеливо проговорил:
— В чем дело, товарищ Раппопорт?
— Извините, — опомнилась она, — я вас догоню. Есть одно дело.
— Не задерживайтесь, пожалуйста, вас хотят срочно видеть в шестом отделе, — сухо произнес чекист и направился к подъезду.
Наталья пошла к Павлу. Он шагнул ей навстречу.
— Ты? — произнес он. — Как ты выбралась оттуда?
— Меня депортировали с персоналом полпредства, когда Оладьин вошел в Петербург, — пояснила она. — А как ты здесь оказался? Я думала, ты в тюрьме.
— Меня обменяли месяц назад на североросского шпиона, — проговорил он. — Я сейчас работаю в аппарате Коминтерна.
— А я в отделе переводов Московского ОГПУ. Ну что ж, — проговорила она после непродолжительной паузы, — рада, что ты на свободе и в Москве. Мне, извини, надо бежать. Срочная работа.
— Да, — встрепенулся он. — Как я смогу найти тебя?
* * *
Июль тысяча девятьсот двадцать второго года в Петербурге был необычайно жарким. Алексей неспешно шел по улице, расстегнув ворот рубахи и держа пиджак под мышкой. Впервые за долгое время он никуда не спешил. Впервые не чувствовал тяжести оружия. Впервые шел по городу без охраны. Впервые не знал, что ему делать дальше.
Подойдя к дому на Кирочной, он посмотрел на окна третьего этажа и направился к подъезду. Швейцар приветливо распахнул перед ним двери. Мягкая ковровая дорожка покрывала лестницу. Цветные витражи отбрасывали веселые блики под ярким летним солнцем. В вазах на подоконниках благоухали цветы.
— А, Лешенька, проходите, дорогой, — радушно встретил его Санин в дверях своей квартиры. — Как дела ваши?
— Да вот, — неопределенно отозвался Алексей, протягивая ему лист бумаги и проходя в гостиную.
— Так, — проговорил Санин, беря с комода очки и разворачивая лист. — «Уважаемый господин Татищев, в связи с реформированием Управления государственной безопасности уведомляю вас о вашей отставке с пятнадцатого июля тысяча девятьсот двадцать второго года. Президент Траупп». Поздравляю вас, Лешенька.
— Спасибо, — буркнул Алексей, тяжело опускаясь на стул. — Хотел бы я знать, что мне теперь делать.
— Ну, если не ошибаюсь, — откашлялся Санин, — генерал-майору в отставке полагается приличное содержание.
— Недурное, — подтвердил Алексей, — но дело-то не в том. Мне двадцать шесть лет. Восемь лет назад мы попали сюда, я поставил себе цель, и с тех пор у меня не было ни одной свободной минуты. Я менял приоритеты, корректировал задачи, но всегда шел к чему-то, добивался чего-то, а вот сейчас мне некуда идти. Меня просто вышвырнули с государственной службы и из политики.
— Вы сумели построить целое государство, Лешенька, — улыбнулся Санин. — Что для вас теперь построить свою жизнь? Разве мало личных проблем, что вы так сокрушаетесь?
— Да, вы правы, — произнес Алексей. — Надо заняться собой, создать семью. Наверное, пойду в бизнес. Только вот в какой? Я хорошо умею стрелять из орудий, револьверов, винтовок разных систем, вести агентурную работу, брать мосты и штабы противника. И это все. Оказывается, я не приспособлен к мирной жизни.
— Приспосабливайтесь, — проговорил Санин. — В конце концов, сражаясь на гражданской войне, вы лишь отстаивали свое право жить так, как хотите. Вы его завоевали, так пользуйтесь им. Цель достигнута, а брать вас на обеспечение за то, что вы отстаивали свои идеалы, простите, никто не обязан.
— Надо что-то решать, — протянул Алексей. — Мозги закипают.
— Кто вам сказал, что надо что-то решать? — поднял брови Санин. — У вас что, нет средств к существованию? Правильное решение придет само, но не раньше, чем вы расслабитесь и перестанете за ним гоняться. Съездите отдохнуть, живите естественно, тогда все получится. Вы сколько в отпуске не были?
— С того двухнедельного отпуска в шестнадцатом не был, — вздохнул Алексей. — Если, конечно, не считать отсидку в чекистских застенках.
— Вот и отдохните. Попутешествуйте. Я бы сам тряхнул стариной, да сыну еще только четыре. Куда бы вы хотели съездить?
— В Ниццу, — выдохнул Алексей, — и в Рим, и в Монте-Карло, и Париж хочу увидеть, и Швейцарию.
— Ну вот, — рассмеялся Санин, — а говорите, делать нечего. Полноте, в ваши-то годы!
В комнату вошла жена Санина.
