— Он погиб, ребята. Здесь глубина — не меньше двух сантонов. Смотрите, — он кинул в пропасть камень. Сколько мы ни прислушивались, звука падения так и не услышали.
— Будьте осторожней, — вздохнув, сказал наш провожатый, и мы продолжили опасный путь. Только Сэф теперь шел позади меня, крепко держа за пояс.
— Если упадем, так вместе, — шепнул он.
Наконец мы миновали опасный участок и оказались в другой пещере. Когда вспыхнул свет, нашим глазам предстали известковые наросты, напоминавшие диковинный лес. В этом зале тоже было подземное озеро. На его берегах мы обнаружили аккуратно сложенные маленькие вязанки дров, предусмотрительно оставленные теми, кто побывал здесь до нас. В изумрудной воде озера жили толстые, белесые, слепые рыбы. Бар утверждал, что они съедобные, и мы, остановившись на привал, развели костер.
Наконец я могла сделать то, о чем мечтала весь сегодняшний день, — снова вернуться к запискам сенса Зилезана. На этот раз я открыла книжку наугад, почти в конце. Это явно были страницы, написанные уже во время нашего путешествия…
«Моя дорогая Мэри… Сегодня у меня особый повод поговорить с тобой. Мне поклонился Белый Единорог. Удивительно, но даже коренные лаверэльцы почти не знакомы со своими традициями и легендами. И это к лучшему. Никто не вспомнил, что Ликорион кланяется тому, кого ожидает скорая смерть. Хорошо, что никто из моих спутников не знал об этом. Они бы стали меня жалеть. И я не смог бы убедить их, что рад этому обстоятельству. Чему — ты сама понимаешь, моя дорогая умница. Теперь наша с тобой встреча уже близка…»
Проглотив подступивший к горлу ком, я отложила раскрытую книгу. Кто бы мог подумать… Оказывается, сенс все это время знал, что скоро умрет. И никому из нас не сообщил об этом. Неужели мы ничего не смогли бы сделать? Нет, отвечала я себе, не смогли бы. Или я просто убеждала себя в этом?
Я хотела почитать еще, но тут увидела интересную сцену. Денис с Нолколедой по-семейному сидели возле озера и тихо о чем-то говорили. К ним подошел Бар. На плече у него, распластав крылья, сидела летучая мышь. Он шепнул что-то на ухо Денису, тот поднялся. Нолколеда тоже вскочила, но мужчины остановили ее. Немка досадливо тряхнула волосами и начала ожесточенно перетряхивать одеяла.
Итак, Бар собирается рассказать Денису свою тайну… Меня разобрало здоровое негодование. Мой слуга несколько месяцев водил меня за нос, как полную идиотку, а теперь я еще и не узнаю самое интересное! Нет, господа, я, конечно, все понимаю: государственные тайны, конспирация, фраматы, и все такое… Но я имею право знать, кому я исправно платила пять доранов в месяц!
Стараясь не привлекать к себе внимания, я двинулась вслед за Денисом и Баром. Они свернули из освещенной пещеры в какой-то темный закуток, где двигаться пришлось на ощупь. Мне было страшновато: ведь моего присутствия не предусматривалось, а значит, о моей безопасности никто не позаботится. В ушах все время стоял отчаянный крик несчастного миллальфца. Потом глаза привыкли к темноте. Я даже видела впереди спину Дениса. И мне пришлось спрятаться за каменным уступом, когда эти двое остановились.
Бар привел в движение какой-то механизм, и в стене появилась дверь. Сейчас они зайдут, дверь закроется, и я ничего не услышу! Я опрометью пробежала по коридору и едва не налетела на Бара, уже нащупывавшего кнопку.
— Э… Гарсин… — опешив, вымолвил он. Летучая мышь оскалилась спросонья, разинув маленькую алую пасть с белоснежными острыми зубками.
— Жанна… — строгим голосом начал Денис. Сейчас он прикажет — да, именно прикажет! — мне выйти вон. Не давая никому сказать ни слова, я затараторила:
— У вас не может быть от меня никаких секретов, господа. Это было бы просто непорядочно с твоей стороны, Бар. Ты жил в моем доме, ел мою еду, тратил мои деньги…
— Гулял с вашей собакой, чистил вашу лошадь, — в тон мне продолжил он. Я удрученно замолчала: выгонят. Как пить дать, выгонят! Но Бар вдруг улыбнулся своей обычной хитроватой улыбкой.
— Ладно, командир, гарсин права. Тем более, насколько я понял, досточтимая Жиана не из болтливых. Сколько раз вы за время пути общались с фраматами один на один, гарсин, а? И что из ваших бесед знаем мы?
Я покраснела, пролепетав:
— Я не считала нужным… Хотя секретов нет, фраматы не брали с меня никаких клятв…
Бар посмотрел на меня, как на малое дитя, и сделал приглашающий жест.
— Проходите, гарсин, не стойте в дверях. Здесь страшные сквозняки.
Меня пропустили в небольшую пещеру явно искусственного происхождения. Я как будто оказалась внутри серебряного шара. Пещеру заливал тусклый свет. Сначала я подумала, что он исходит от самих стен, но потом поняла, что в камень вкручены многочисленные крошечные лампочки. А посреди пещеры на самом обычном офисном столе стоял самый обычный компьютер.
— Впечатляет, да? — усмехнулся Бар. — Я, когда в первый раз здесь оказался, чуть с ума не сошел.
Мы с Денисом молчали, ожидая объяснений. Бар посуровел лицом.
— То, что вы видите, господа, — действительно секрет. Причем не только для лаверэльцев, но и для большинства фраматов. Предваряя ваши вопросы, скажу лишь, что я работаю на особую группу фраматов, которая ратует за разумные перемены в Лаверэле. Эта группа практически стоит вне закона в их, фраматском мире. Поэтому я не беру с вас никаких клятв. Молчание надо хранить просто потому, что от этого зависит ваша жизнь. Поверьте мне на слово, — Бар жестом остановил наши вопросы. — Если все будет хорошо, подробности вам окажутся не нужны. Меньше знаешь — крепче спишь. А если плохо… Вы все узнаете в свое время.
— А что значит плохо? — все-таки спросила я.
— Я лучше скажу, что значит хорошо. Если вы благополучно проживете в этом мире оговоренные в контракте десять лет, потом вернетесь на землю и получите деньги — это будет хорошо. Впрочем, мы пришли сюда потому, что командир захотел услышать мою историю. Вы с ним очень похожи, гарсин, — при этом заявлении я покраснела. — Командир тоже настаивал, что просто обязан знать всю подноготную про человека, которому отдает приказы. Что ж, господа, в отличие от этого места моя история вовсе не тайна. Тем более, для бывших соотечественников… Итак, в Лаверэле я оказался двадцать четыре года назад…
Павел Михайлович Никитин (хотя я не уверена, что Бар назвал нам свое настоящее имя) родился в 1952 году в маленьком уральском селе. Судьбе было угодно наградить мальчишку умом и честолюбием. Царящее вокруг захолустное пьянство и нищета вызывали у него отвращение и страстное желание вырваться, стать выше этой убогой жизни. Он отправился в далекий Ленинград, мечтая стать инженером. Павлу удалось поступить в Горный институт — у иногородних в те годы был ряд преимуществ. Казалось, он навсегда порвал со своей «малой родиной».
Но в институте Павел не прижился. Однокурсники смеялись над его деревенскими манерами и провинциальным говором. А еще — над его целеустремленностью, упорством в учении. В то время как ленинградские мальчики прогуливали лекции и списывали друг у друга конспекты, юный провинциал зубрил математические формулы, корпел над чертежами. Один из таких маменькиных сынков был особенно невыносим. Из туманных намеков Бара я догадалась, что там была замешана и какая-то девушка. В конце концов, произошла драка. Крестьянская рука оказалась тяжелой, и обидчик, сморкаясь кровью, покинул поле боя… Но по несчастливой случайности он оказался племянником ректора, и Павла мгновенно отчислили из института. Он возвращался в родную глушь с выговором в комсомольской учетной карточке и репутацией хулигана. Однако последнее обстоятельство неожиданно сослужило Павлу добрую службу.
