А вихри усиливались, хотя это казалось невозможным. Сад качался, в отдалении послышался треск, словно сломалась ветка у дерева на опушке. Чертыхаясь, Финчет ударил по кнопке, включающей аварийную систему стабилизации — которая резервировалась для самой посадки.
Велн зашевелился в сетке, застонал — и с воплем проснулся, когда Сад подбросило и какое-то дерево за домом, не выдержав нагрузки, раскололось и рухнуло на крышу коттеджа.
Глава шестьдесят четвертая
Искатель Анджелалти нанес кораблю смертельный удар — и Свидетель Телио бросился к нему: его сердце и долг требовали одного и того же.
Он увидел, как упала Воин Смерти, как расцвела розами яркая кровь на спине белой рубашки, и возвысил голос в песне, чтобы эта ее последняя жертва не осталась неоплаканной.
Какой-то мужчина шагнул вперед и загородил ему дорогу к Карателю, подняв винтовку — глаза его сверкали убийством. Свидетель убил его ударом ножа, не прервав ни бега, ни песни.
На фоне и в паузах своего голоса он слышал речь винтовок и испуганные возгласы вооруженных ими, которые только теперь заметили, что их корабль мертв. В паузах и на фоне ударов своих ног о твердую землю он слышал топот других, многих других, и сердце его ликовало.
Анджелалти шевельнулся у подножия мертвого корабля, заставил себя подняться, цепляясь за корпус. Шатаясь он потянулся за Карателем, и тот охотно лег ему в ладонь. Свидетель Телио прервал бег и песню, чтобы упасть ничком на землю под последними этими дурацкими пулями не спуская глаз с лица Искателя.
Анджелалти опирался на Трезубец, словно старик на дорожный посох. Одна рука его бессильно висела, залитая до ногтей красным, волосы растрепались, словно солома на ветру, и льдом блестели эти волшебные глаза.
— Сдавайтесь! — крикнул он, и в этом голосе не слышались ни старость, ни усталость, ничего вообще человеческого. — Сдавайтесь, или вы умрете!
Вооруженные винтовками зашевелились, а один из них рассмеялся. Свидетель услышал выстрел, увидел вспышку, с которой Трезубец пожрал пулю.
— Сдавайтесь! — снова воскликнул Анджелалти. — Ваш корабль мертв, а вы — в руках Биндальчи, у которых нет причин вас любить.
Тут они начали тихо переговариваться. Свидетель услышал, слова вроде того, что много их тут и на склоне, и ниже — во, смотрите, какую пыль подняли…
— Идиоты! — рявкнул кто-то из центра отряда.
Эта женщина вышла вперед, рванула завязки шлема, отбросила шлем в сторону, открыв роскошные волосы.
Держа винтовку у бедра, она зашагала по камням и спекшейся земле туда, где лежала Воин Смерти.
Осклабившись, показывая острые белые зубы и такую же острую злость, она передернула затвор и приставила дуло к голове Корбиньи.
— Сдаваться? — вызывающе сказала она. — Подумай получше!
Анджелалти здоровой рукой поднял Трезубец.
Женщина с винтовкой захохотала. Свидетелю показалось, что палец ее напрягся на спусковом крючке…
Первая молния отбросила ее назад, и винтовка взметнулась вверх, послав выстрел в небо.
Женщина сумела удержаться на ногах, опустила винтовку и выпрямилась, целясь прямо в Анджелалти…
Вторая молния поглотила ее целиком, с винтовкой, волосами и боевым скафандром, превратила в ослепительную вспышку, и не осталось ничего, кроме оплавленной земли там, где она стояла.
— Сдавайтесь! — крикнул Анджелалти в третий раз, и в его голосе зазвучала такая кровожадность, что сердце Свидетеля похолодело. — Сдавайтесь, или я сожру вас всех!
— Трезубцедержец! — донесся сзади очень знакомый голос. — Телио Биндальчи здесь и готовы служить тебе. Разорвать ли этих людей на части? Трезубцедержцу достаточно только слово сказать.
Люди с винтовками шевельнулись, и Свидетель Телио поднялся на ноги, осмелившись наполовину отвернуться от Анджелалти и Карателя. Он увидел, что зеленые одеяния Телио встали наверху стекой, а ниже рассыпалась цепью сотня племени Тремиллан, щетинясь ярко сверкающим оружием.
Один из стрелков решительно поставил винтовку на предохранитель, снял ее с плеча и отбросил далеко в сторону.
Спустя мгновение остальные последовали его примеру. Искатель Анджелалти кивнул, опустил Трезубец и оперся на него — измотанный, раненый, смертельно усталый, — и повернул голову к носителям зеленых мантий.
— Это — мои пленники, — сказал он срывающимся голосом. — Охраняйте их.
А потом он выпустил Трезубец и упал.
Пульт заискрил, что-то щелкнуло и взорвалось. Финчет выругался, глядя на погасшие экраны, попытался подключить запасной пульт, которого не было, и закашлялся, вдохнув едкий дым.
— Экран номер шесть разрушен, — докладывал Велн ровным голосом ветерана. — Банк памяти номер два выведен из строя. Передние стабилизаторы шатаются. — Пауза. — Обрушилась передняя половина дома, дядя. Мы в ловушке.
— Слава Богам, что не задняя, — отозвался Финчет, позволив себе бросить взгляд за спину, на стену обломков и то место, где находилась кровать, — Иначе мы черта с два могли бы сесть.
Велн бросил на него перепуганный взгляд:
— Сесть? Мы же ослепли, дядя. Мы ведь не можем снизиться…
— Снизиться-то мы снизимся, — мрачно ответил Финчет. Он посмотрел на мальчишку и оказал ему честь, не пытаясь кривить душой. — Тут выбора нет.
Велн стиснул зубы. Лицо у него было серое, как металл корпуса. Финчет кивнул:
— Насколько шатается передний стабилизатор? Мальчик посмотрел на показатели, нахмурился и задал повторную калибровку.
— Флуктуирует, — ответил он чуть позже. — От двадцати до сорока процентов.
— Держит. — Финчет снова кивнул, снял руки с пульта и закрыл глаза, ощущая Сад вокруг себя, чувствуя, как он качается и кренится, но в целом — в целом, по милости богов космоса — сохраняет ориентацию. Может быть… Он открыл глаза: — Переключи все со своего пульта на главный, — сказал он Велну. — Кресло подай назад, заведи страховочную сеть. Упражнениям Хемвиля обучен?
— Да, дядя.
— Вот и припомни их. Чтобы был гибким, как ивовый прутик, ясно?
— Да, дядя, — ответил Велн, выполняя приказание.
— Молодец, — сказал Финчет, а потом забыл обо всем, кроме пультов.
На медкапсуле пискнул таймер. Риа открыла глаза, встала с каталки и пошла открывать колпак.
Милт устремил на нее мутные от лекарства глаза, моргнул и просипел:
— Риа?
— А ты кого ждал? — поинтересовалась она. — Ты мне тут не собрался помирать, мальчик?
В нем зашевелились воспоминания. Он скривился, вздрогнул, однако улыбка, которую он ей адресовал, была искренней.
— Не-а. Ты от меня так легко не отделаешься, старуха.
