Женщина в маскирующей мантии казалась робкой, испуганной. Она нерешительно приблизилась к столу. Она до конца не понимала, что ей надо делать.
— Свободная женщина! — прошептал мне Глико.
Но я не поднялся.
— Ты! — внезапно сказала она из-за вуали, увидя Каллиодороса из Порт-Коса, капитана «Таис». — Ты?
Каллиодорос казался удивленным. Он нагнулся вперед, как будто пытаясь разглядеть ее через вуаль.
— Ты Каллиодорос, — сказала она, — из Порт-Коса!
Я не говорил ей, конечно, что среди гостей на нашем ужине должен быть Каллиодорос.
— Ты! — внезапно воскликнул он. — Можешь ли это быть ты? Нет! Не может быть, чтобы это была ты! Не может быть! Через столько лет!
— Это я, — проговорила она, дрожа.
— Джентльмены, — хрипло сказал Каллиодорос, — это свободная женщина, Лола, из Порт-Коса.
Внезапно зарыдав, девушка рывком скинула вуаль и маскирующую мантию, обнаруживая, что она носит тунику рабыни и ошейник.
— Я не свободная женщина, — вскричала она, бросаясь к ногам Каллиодороса, — я — девушка-рабыня!
— И она — твоя! — воскликнул я.
Ошеломленный Каллиодорос смотрел на красавицу у своих ног. Я поднялся. Она оглянулась на меня в отчаянии.
— Господин! — закричала она.
— Ты теперь его, — сказал я, указывая на Каллиодороса.
— Спасибо, господин! — воскликнула она. — Спасибо, господин!
Она поднялась и побежала ко мне, упав на колени передо мной и склонив голову. С благодарностью она целовала мои ноги.
— Спасибо тебе, господин, — рыдала она.
Я был рад за нее. Она была великолепной рабыней, хорошо воспитанной, и мне она очень нравилась. Она хорошо служила мне. Я думал, что будет правильно вознаградить ее. И я отдал ее Каллиодоросу.
Она поднялась и бросилась на колени перед Каллиодоросом. Она смотрела на него со слезами на глазах, обняв его ноги.
— Ты примешь меня, господин? — спросила она.
— В Порт-Косе, — сказал он, — я ухаживал за тобой со всеми почестями и уважением, соответствующим свободной женщине. Мы близко познакомились и провели немало времени в длинных и откровенных разговорах. — Его глаза посуровели. — И в одной из наших бесед ты сделала чудовищное признание, сознавшись в своих потребностях рабыни.
— Мне было так стыдно, — сказала она, отворачивая лицо.
— Как мог я уложить с почестями в свою постель ту, которая осмелилась признаться в своих мечтах стать рабыней? Таких девушек я мог бы купить на рынке. Естественно, мы расстались. Но наши семьи, желая нашего содружества, требовали от нас объяснений. Чтобы защитить нашу честь и сохранить нашу тайну, мы молчали.
— Но, — продолжила она с повлажневшими глазами, — чтобы ухаживание не было напрасным и чтобы семьи не были опозорены, ты согласился пойти на содружество в соответствии с твоими представлениями о долге офицера и джентльмена.
Он смотрел на нее, ничего не говоря.
— Я не желала томиться, презираемая и заброшенная, в холодной постели, пока ты будешь удовлетворяться рыночными девушками. Я исчезла из города.
— Ты ошибаешься по крайней мере в одном, — сказал он. — Я решил продолжать содружество не из-за давления семьи. Я не настолько слаб. Также и мой долг офицера и джентльмена не имел отношения к этой проблеме.
— Тогда почему? — спросила она.
— Я хотел тебя.
— Но у меня потребности рабыни, — сказала она.
— Я долго думал после нашего разговора, — начал он. — Ты осмелилась признаться в своих потребностях рабыни, и это устыдило тебя и шокировало меня. Но почему, спросил я себя? Не лучше ли было бы стыдиться обмана, чем правды? Может ли быть на самом деле больше чести в лицемерии, чем в откровенности? Это не кажется правильным. Тогда я понял, как смело ты доверилась мне и открыла правду. Моя ярость уступила место благодарности и восхищению. Я также спрашивал себя, почему я был шокирован? Не было ли это связано с моими собственными страхами обнаружить дополнительные потребности у себя, потребности владеть и быть господином? Твое признание, такое выразительное и трогательное, стремилось размыть лживость свободных людей. Казалось, ты осмелилась сломать кодекс лицемерия. Осталась ли дверь в варварство приоткрытой? Я сожалел какое-то время о потере этой лжи. Мы постепенно начинаем любить наши мифы. И все же наши мифы похожи на стены из соломы. Они не могут защитить нас. Разумеется, они должны сгореть в огне правды.
— Ты бы взял меня, — спросила она, — зная, что у меня потребности рабыни?
— Твои потребности рабыни, — ответил он, — делают тебя в тысячу раз желаннее. Какой мужчина не хочет рабыни?
Она, пораженная, смотрела на него.
— Соответственно, я хотел вступить с тобой в честное содружество, — объяснил он, — но, в уединении нашего жилища, вдали от глаз мира, надеть на тебя ошейник и содержать тебя как рабыню, даже используя кнут.
Она недоверчиво смотрела на него.
— Но, — сказал он, — теперь этот фарс будет не нужен.
— Я не понимаю, — проговорила она.
— Раздевайся, — приказал он.
— Здесь присутствуют другие, — возразила она.
Его кулак яростно и мощно свалил ее с ног. Она поднялась на четвереньки и, с окровавленным ртом, смотрела на него.
— Команда должна быть повторена? — поинтересовался он.
Она быстро сорвала тунику рабыни в изумлении. Он щелкнул пальцами и указал на место у своих ног. Лола поползла на животе к его ногам. Потом она посмотрела на него снизу.
— Я понимаю, что ты принимаешь подарок, — сказал я.
— Я действительно принимаю его, — ответил он, и благодарю тебя.
— Я звал ее Лолой, — сообщил я, — но ты можешь, конечно, звать ее как захочешь.
— Ты — Лола, — обратился он к рабыне.
— Спасибо, господин, — сказала она, получив имя.
Она опустила голову и нежно поцеловала его ногу.
— Лола, — сказал он.
— Да, господин, — отозвалась она.
— С первого момента, давно, когда я увидел тебя в Порт-Косе, я хотел владеть тобой.
— И с первого момента в Порт-Косе, давно, — призналась она, — я хотела быть твоей рабыней.
— Теперь ты — моя рабыня, — сказал он.
— Да, господин, — ответила она.
— Вот, — сказал я и бросил Каллиодоросу восемнадцатидюймовый ремень для связывания. Он был таким же, какой я дал раньше Амилиану.
— Спасибо, — ухмыльнулся Каллиодорос.
— Хорошенько свяжи ее, — посоветовал я.
— Не бойся, — засмеялся Каллиодорос, — она почувствует себя крепко связанной.
