— И когда ты узнала, что я — Аполлон, прикинувшийся Фебусом, ты подумала, что можешь снова совершить ошибку, доверившись мне.
— Не совсем так. Ты первый мужчина, с которым я сблизилась после Дуэйна. Я много работала, постоянно занималась делом и…
Памела резко умолкла, не зная, стоит ли говорить дальше.
— И ты избегала любви, — закончил за нее Аполлон.
— Да.
— И от этого тебя еще сильнее встревожило то, что я выдал себя за другого.
— Да, — повторила Памела.
Они некоторое время шли молча, и Аполлон обдумывал то, что услышал от Памелы. Теперь все становилось на свои места; он понимал, почему Памела постоянно отстранялась от него и почему она не позволяла себе признаться в любви к нему, пока на нее не подействовала отравляющая магия его сестры. Это было просто удивительно: понять, что сдержанность Памелы была вызвана не его прошлым, а ее собственным… и какое это приносило облегчение! Аполлон теперь догадывался, что его божественная сущность имела для Памелы куда меньшее значение, чем его предполагаемая бесчестность.
Они миновали резкий поворот и начали подниматься по неожиданно крутому склону и в конце концов вдруг обнаружили, что стоят над нагромождением камней песочного цвета, сглаженных временем, и с этих глыб в большое чистое озеро устремляется водопад.
— Джеймс был прав, это идеальное место для пикника, — сказала Памела, с благоговением оглядываясь вокруг и ладонью стирая со лба пот.
Жар пустыни не проникал в каньон, и все же долгая пешая прогулка заставила вспотеть и Памелу, и Аполлона. Памела вдохнула прохладный влажный воздух и подставила лицо легкому ветерку, дувшему со стороны озера.
— Мне что-то кажется, Джеймс всегда прав, — сказал Аполлон.
И показал на плоский камень неподалеку.
— Посидим немного?
Прогулка помогла Памеле избавиться от нервного напряжения, вызванного воспоминаниями о прошлом, и она села на прогретый солнцем камень, поджав под себя ноги. Она смотрела вниз, на сверкающую воду, и наслаждалась успокаивающим шумом водопада и свежими запахами. Аполлон сел рядом, достаточно близко, чтобы она чувствовала тепло его тела, но все еще не касался ее.
— Не стану говорить, будто понимаю, что ты должна чувствовать. Нет, я не понимаю. Да и как я могу понять? Я даже и того не понимаю, зачем бы мужчине захотелось держать женщину в клетке. Я совершал разные ошибки, но никогда не желал командовать какой-нибудь женщиной, властвовать над ней.
Аполлон показал на золотую монету со своим изображением, что все так же висела на груди Памелы.
— Помни: что бы ни произошло между нами, я дал клятву защищать тебя. И ты можешь быть уверена, что этот Дуэйн никогда больше тебя не потревожит.
— Спасибо, — ответила Памела. — Но я предпочитаю сама разбираться со своими проблемами.
— Теперь ты говоришь как моя сестра.
— Принимаю это как немножко пугающий комплимент.
— Комплимент и есть, — усмехнулся Аполлон.
Памела посмотрела на него и тоже усмехнулась.
А он подумал, как же он любит ее лицо… Оно было таким открытым, а чувства Памелы были такими честными… Он мог бы вечно любоваться ее улыбкой. И вдруг Аполлон понял, что эта женщина по-настоящему стала его солнцем… и у бога света неожиданно пересохло во рту. Он отчаянно любил ее, и это давало ей такую власть над ним, что становилось страшно. Если она уйдет от него…
Он отвернулся, стараясь собраться с мыслями и усмирить разбушевавшиеся эмоции. Если она захочет уйти, он, конечно, ей не помешает. Он не станет ее преследовать, как это делал Дуэйн. Аполлон стиснул зубы. Пока что она ведь не ушла. И она любила его — он это знал. Он снова повернулся так, чтобы видеть ее лицо, и заговорил медленно и четко:
— Я не понимаю Дуэйна и не понимаю, что значило жить под его контролем и бороться за освобождение, но с того самого вечера, когда мы впервые встретились, я увидел в твоих глазах понятное мне чувство. Я знаю, что это такое: желать большего и без этого ощущать себя неполным, незавершенным. Что, если это наша судьба — быть вместе? Что, если все случившееся в наших жизнях вело лишь к одной цели и готовило нас к встрече друг с другом? Я бог, один из двенадцати первых олимпийцев. И кому, как не мне, знать, сколь затейливо могут перепутать нити богини судьбы?
Памела пристально смотрела в его глаза, и Аполлон продолжил, тщательно подбирая слова:
— Я существую очень долгое время, и я всегда жил в горении страстей и легкомысленных забав. Да, иногда я делал что-то хорошее. Я принес в Древний мир науку исцеления, музыку и свет, но если бы хорошенько подумал, мог бы сделать это и раньше. И я всегда ощущал себя голодным. Я пытался утолить этот голод так, как его утоляют многие мужчины, хоть смертные, хоть бессмертные. Я любил и сражался до изнеможения. Как будто пытался заполнить бесконечную внутреннюю пустоту.
— Аполлон, я… — заговорила Памела, но он покачал головой.
— Нет, тебе нужно все это знать. Я не притворялся, чтобы завоевать тебя. Я не хотел, чтобы между нами возникла какая-то фальшь. И если ты готова принять меня, ты должна видеть меня таким, каков я есть. Я ведь говорил, что не любил по-настоящему до тех пор, пока не встретил тебя. И даже более того. Я не верил, что существует истинная любовь. В конце концов, я ведь прожил бесчисленные тысячелетия без нее, хотя и испытал все мыслимые наслаждения плоти. Любовь была для меня просто выдумкой, за которую цепляются смертные. Бог света не видел смысла в этих фантазиях. Ведь я сам ничего подобного не чувствовал. И не нуждался в этом. И не верил в это. Он снова ненадолго замолчал и наконец позволил себе слегка коснуться Памелы, отведя с ее лба короткую прядь темных блестящих волос.
— А потом случилось нечто, заставившее меня иначе взглянуть и на мою жизнь, и на мой мир. И это случилось еще до того, как я встретил тебя. Ты знаешь что-нибудь о боге Гадесе?
Памела, удивленная неожиданным вопросом, ответила:
— Это бог Подземного мира или что-то в этом роде?
Аполлон улыбнулся, жалея, что его друг не может услышать слов Памелы.
— Да, он владыка Подземного мира. Однако его владения вовсе не наполнены сплошными страданиями и муками, как ваша современная версия ада. Это место невообразимой красоты. Я знаю… я частенько там бывал.
— Ты ходил в ад?
Аполлон рассмеялся.
— Я бывал в сверкающем дворце Гадеса, стоящем на краю полей Элизиума. Вы с ним в этом похожи. Он сам разработал проект и все детали, и сам построил свой дворец.
— Это не похоже на «Дворец Цезаря»? — с подозрением спросила Памела.
— Ничего общего. Могу поклясться.
— Приятно слышать.
— Но я заговорил о Гадесе не из-за его дизайнерских талантов. Я решил рассказать тебе о нем потому, что важно вот что: как мы с ним стали друзьями. Я подружился с богом Подземного мира благодаря его жене.
