Косая была ростом чуть больше метра и не отличалась красотой. Бровей у нее совсем не было, они сливались с волосами на голове, и только нос и щеки были лишены растительности. И подбородка у нее тоже не было. Пальцы на руках самки почти не разгибались, плохо отделялись друг от друга, как на ногах, и вечно выглядели исцарапанными и грязными. Ногами она умела хватать предметы почти так же хорошо, как и руками. Опять же ногами ей было гораздо удобнее наносить Удары, удерживая добычу руками за шею.
Косая была беременна, хотя и не подозревала об этом. К своему пятому сезону дождей самка сделалась взрослой и вполне пригодной к деторождению. За свои тринадцать лет жизни она была беременна девять или десять раз и никогда этого не знала, пока не замечала, что ей стало труднее бегать, что выросший живот мешает рвать добычу, а груди снова наливаются молоком.
Из пятидесяти членов общины по крайней мере четверо были ее детьми. Больше десяти самцов могли быть отцами ее детей. О том, что у Косой есть дети, она помнила, а вот об их отцах — нет.
Один молодой самец, в котором Косая узнавала своего сына, мог быть отцом другого ее сына или дочери, но эта мысль не обеспокоила бы Косую, даже если бы она смогла ее постигнуть.
То, чем она занималась с самцами, когда плоть около ее костлявых ягодиц разбухала и краснела, никак не связывалось с деторождением. Это было похоже на зуд от насекомых, и избавиться от него можно было почесыванием.
Косая никак не могла бы определить удовольствие, разве что просто как отсутствие боли. Но даже в таких терминах она мало в своей жизни знала удовольствий.
Когда в облаках взревел и блеснул огнем корабль хичи, Косая и все ее стадо бросились прятаться. Никто из них не видел, как корабль опустился на землю.
Когда трал поднимает морскую звезду со дна моря, когда лопата переносит звезду из ведра с илом в бак, когда биолог прокалывает ее и рассекает нервную систему — разве понимает морская звезда, что с ней происходит?
Косая обладала не большим самосознанием, чем морская звезда. Но опыта у нее было немного побольше. Все происходящее с того момента, когда от яркого света она закрыла глаза, потеряло для нее смысл. Она не чувствовала, как ее усыпил анестезирующий укол. Не знала, что ее переносят на корабль и бросают в загон с двенадцатью соплеменниками. Не ощущала сокрушительного ускорения при взлете, не чувствовала длительной невесомости, когда они находились в пути. Косая вообще ничего не почувствовала, пока ей не позволили проснуться, и ничего не поняла, когда проснулась.
Вокруг все оказалось незнакомым.
Вода, которую пила Косая, не была больше мутной водой реки. Она словно ниоткуда появлялась в твердом блестящем желобе. И под ее прозрачной поверхностью никто не прятался, оттуда никто не мог на нее наброситься.
Похожее произошло и с пищей. Здесь не паслись и не бегали живые существа, которых можно было поймать и сожрать. Зато откуда-то появлялись плоские, жесткие, безвкусные куски чего-то съедобного. Их нужно было тщательно прожевывать. Они заполняли живот и всегда были доступны. Сколько бы Косая и ее соплеменники ни съедали этих кусков, сразу появлялись новые.
Место обитания, звуки и запахи — все это приводило Косую и ее сородичей в ужас. Здесь господствовал запах, какого она не знала раньше, резкий и пугающий. Дух чего-то живого, но она никогда это живое не видела. Да и отсутствие привычных запахов было не лучше. Куда-то пропали запахи оленя и антилопы, крысы и цапли. Косая не чувствовала и присутствия диких кошек, хотя это было очень хорошо. Не пахло даже собственным пометом, вернее, почти не пахло, потому что место, где они спали, всегда чисто убиралось, едва его покидали.
Здесь появился на свет ее ребенок, и во время родов все племя ворчало, что она мешает им спать. Но когда она проснулась, чтобы поднести ребенка к груди и тем самым облегчить боль и напряжение, ребенка не было. Косая никогда больше его не видела.
Новорожденный Косой был первым исчезнувшим сразу после рождения. Но не последним. В течение более чем пятнадцати лет маленькая семья австралопитеков продолжала есть, совокупляться, вынашивать детей и стареть. Численность стада постоянно сокращалась, потому что всех младенцев тут же забирали. Время от времени одна из молодых самок присаживалась на корточки, напрягалась, скулила и рожала очередного младенца. Потом все засыпали, а когда просыпались, ребенка не оказывалось на месте. Иногда взрослые умирали или приближались к смерти. Они лежали, свернувшись калачиком, и стонали, а остальные знали, что те уже не поднимутся. Потом они засыпали, а проснувшись, не находили ни больного взрослого, ни его тела. В самом начале их было тридцать, потом двадцать, затем осталось десять, а в конце только одна.
Косая была последней, старой-престарой самкой двадцатидевятилетнего возраста. Она ощущала, что стара, но не ведала, что умирает. Косая чувствовала только ужасную боль в животе, отчего часто охала и стонала. А потом она не поняла, как умерла. Косая лишь почувствовала что боль кончилась, что она испытывает какой-то другой тип дискомфорта. Это не напоминало боль и выглядело чем-то чуждым, вроде оцепенения.
Косая видела, но непривычно, плоско, в искаженных цветах. Она еще не освоилась со своим новым зрением и не узнавала того, что наблюдает. Косая попробовала отвести взгляд от пугающего изображения, но глаза не двигались. Попыталась пошевелить головой, руками, ногами, но не смогла, потому что их у нее не было. И в таком состоянии она оставалась долго.
Косая не была препаратом, каким является обнаженная нервная система морской звезды. Она была экспериментом. Правда, не очень удачным экспериментом. Попытка сохранить ее личность в информационных банках компьютера не очень удалась по тем же причинам, по которым проваливались и предыдущие попытки: несовпадение химии организма с рецепторами, неполная передача информации, неверное кодирование. Одну за другой, по очереди экспериментаторы хичи решали эти проблемы. Но ее эксперимент не удался или удался только отчасти. Правда, неудача произошла по другой причине. Слишком мало было от личности в глупом существе, которое именовалось «Косая», чтобы ее можно было сохранить. Получилась не биография, а всего лишь нечто вроде однообразной переписи неосознанных эмоций, усиленных болью и иллюстрируемых страхом.
Но это был не единственный эксперимент, проводившийся хичи. В другой части огромной машины, которая огибала Солнце на расстоянии половины светового года, начали подрастать малыши. Их жизнь резко отличалась от однообразного животного существования Косой. Они жили, окруженные заботами автоматов, их обучали с помощью эвристических тестов и закрепляли в их памяти запрограммированные изменения. Хичи понимали, что хотя эти австралопитеки далеки от разума, потомки их будут мудрее. И решили ускорить этот процесс.
Немного изменений произошло за пятнадцать лет, отделявших изъятие племени из его доисторического африканского дома и от смерти Косой. Хичи не были обескуражены. Они и не ожидали многого за такой короткий срок. Их планы были гораздо долговременнее. И так как стратегические проекты хичи призывали их в другое место и они должны были исчезнуть задолго до того, как во взгляде потомков Косой блеснет истинный разум, они соответственно подготовились. Хичи так сконструировали и запрограммировали свой артефакт, что он должен был жить вечно. Хичи организовали снабжение его CHON-пищей, которую готовило из кометного вещества другое устройство, также долговечное. Они сконструировали машины, которые время от времени должны были исследовать потомков австралопитеков и периодически повторять попытки записи их личностей для дальнейшего изучения. Это делалось для того, если кто-то из хичи вернется и посмотрит, как развивается эксперимент. Но ввиду того, что у хичи были и другие, более серьезные проблемы, они считали свое возвращение на станцию весьма маловероятным.
