Опустившись до пояса его брюк, Луиза отдернула руку, ее голубые глаза пристально вглядывались в его лицо.
Он собирался ей что-то сказать, но что? Шарль забыл, зачем пришел.
Д'Аркур знал только одно – он бы отдал все, лишь бы она коснулась его еще раз.
Вконец запутавшись, он попытался поймать ускользающую мысль.
– Знаешь, тот человек, о котором ты мне говорила. Тот, который умер…
– Нет, – перебила его Луиза, сжав губы и покачав головой. – Не будем говорить об этом. Когда-то ты имел полное право ревновать меня к нему, но не теперь.
Не теперь? Интересно, что это значит – он может больше не ревновать ее к самому себе? Не важно. Шарль все равно скажет ей то, что решил сказать.
– Луиза, – продолжал он, – я хотел сказать тебе одну вещь…
И оба застыли словно громом пораженные. Он произнес ее имя. Имя, которым он называл ее в мыслях, невольно сорвалось с его губ.
Луиза обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Ну да, конечно. Это его лицо – загадочное, странное и одновременно привлекательное. Но на мгновение ей показалось…
Нет. Он лишь произнес ее имя, которое так порой хотелось услышать. И все же Луиза не удержалась и спросила:
– Почему ты так назвал меня?
Шарль помолчал, потом ответил:
– Не знаю, вышло само собой. Наверное, мне просто нравится владеть всеми твоими именами, всем, чем ты обладаешь. – И добавил: – Я хочу, чтобы ты принадлежала мне вся – полностью, чтобы ты была открытой и откровенной со мной.
Открытой и откровенной. Эта фраза напомнила ей день, когда Шарль разделся перед ней в ванной. Он и сейчас, похоже, готов стащить с себя одежду.
Луиза напустила на себя беззаботный вид.
– Видишь ли, однажды я уже была открытой и откровенной… – Она горько рассмеялась. – Но из этого ничего хорошего не получилось.
Шарль внимательно смотрел на нее, пока она снова не отвернулась к морю. Потом он тихо произнес:
– Будь такой сейчас, со мной.
Луиза хотела что-то сказать, но у нее перехватило горло. Шарль, вероятно, догадался о причине ее молчания, потому что вновь вернулся к той же теме.
– Тот человек, о котором ты говорила, что он умер…
Луиза снова перебила его:
– Шарль, с этим покончено, все в прошлом. – И призналась: – Он не умер, просто мне хотелось, чтобы он умер.
– Прости, я не понял.
Луиза смотрела на море. Нет, сейчас она не в силах взглянуть в лицо мужу. Но она сделает это ради него – она заставит себя снова стать открытой и искренней. Луиза объяснила:
– Понимаешь, у нас был роман. Я думала, все обойдется. Я думала… он увидит, что я… нет, не увидит, а поймет… что я могу быть… – Она прерывисто вздохнула, смущенная. Все выходило как-то сбивчиво, сумбурно. – С ним…
К горлу снова подкатил комок, и ее голос пресекся. Луиза с трудом вымолвила одними губами, полушепотом:
– С ним я стала самой собой.
Повисла тягостная пауза, которую она поспешила заполнить:
– Мне казалось, я могу позволить себе быть… честной. Я была откровенна с ним, потому что знала: наш роман рано или поздно закончится. – Тут ее голос окреп, – Если мои тайные страхи, надежды и мысли внесли сумятицу в мою жизнь, я могу отказаться от них и сделать вид, будто ничего не произошло. Моя искренность и то внимание, с которым он выслушивал меня…
Луиза не могла продолжать. Сглотнув комок и закусив губу, она произнесла с неожиданной силой:
– Я чувствовала себя ближе к нему, чем предполагала. И мне это нравилось. Я сама себе нравилась. Мне все нравилось. А ему, очевидно, нет. Он оставил меня, как и обещал, но… я думала, что смогу переубедить его – Она покачала головой. – Это теперь не имеет значения. Он был красавец, франт – настоящий Казанова. Обходительный и любезный. Я уверена, у него таких, как я, немало. – Луиза добавила: – И я ненавижу его за то, что он предал меня, за то, что воспользовался мной, а потом бросил за то, что посмеялся над моей доверчивостью.
Луиза помолчала, ожидая, что скажет Шарль, боясь взглянуть на него, боясь увидеть на его лице отвращение. Он по-прежнему молчал, и она продолжала:
– Я рассказываю тебе все это только потому, что ты думаешь, будто твоя внешность – причина моей отчужденности. Это не так. Я смотрю на тебя с восхищением. Дело не в тебе. Дело во мне. Я всегда чувствовала себя чужой среди людей. А сейчас к тому же я просто в ярости. Просто сама не своя. – Луиза поджала губы. – Я так зла… на себя. И на него тоже.
Волна лизнула берег и отхлынула, и Луиза услышала позади себя голос мужа:
– Ты не выглядишь сердитой, ты не настолько зла на него, чтобы…
– О нет, я бешусь от злости. – Луиза рассмеялась – ну как он не понимает? – Я слишком хорошо вышколена и умею скрывать свои истинные чувства. Внутри у меня все кипит. – Ах, как хорошо наконец выговориться – особенно перед Шарлем.
Луиза немного успокоилась и мягко, отчетливо произнесла:
– То, что я чувствую сейчас, – это печаль утраты. Я иногда вспоминаю его, помимо своей воли. И то, что я не могу его забыть, приводит меня в бешенство. Я обнажила перед ним свою душу, а он все время оставался закрытым, как комната без окон. Ловко у него это получилось – он ухитрился завлечь меня в свою игру, и я слепо поверила ему и подчинилась его власти. Иногда мне кажется, что если бы я сейчас встретила его, я бы знаешь, что сделала? – Луиза осторожно покосилась на мужа.
Шарль смотрел на нее, но по его лицу ничего нельзя было понять. Он пробормотал:
– Нет, не знаю. Так что же?
Луиза неожиданно расхохоталась – звонко, от души.
– Я бы его поколотила – веришь? С превеликим удовольствием. – Она принялась мечтать вслух: – О, я бы свалила его с ног – этого тупоголового повесу, положила бы его на обе лопатки и поставила ногу ему на грудь. Я бы ни за что его не простила, – сказала она. – Как это мелко, подло – только идиот может так забавляться!
– Да. Я тебя нисколько не осуждаю, – прозвучал голос мужа сзади. – Из твоего рассказа следует, что он и впрямь тупоголовый идиот.
Луиза, не поднимая головы, ждала, что он еще скажет. И только услышав его шаги по мокрым прибрежным камням, поняла, что Шарль уходит.
Луиза вскинула голову. Что, если своими признаниями она причинила ему боль? Но ведь именно ему, своему мужу, она полностью доверяет – даже поведала о том, что мучило ее все это время. Хорошо, что она ему все рассказала. Или нет?
Хорошо или плохо, но человек, который шел сейчас вдоль берега, не выглядел ни сердитым, ни оскорбленным. Он был погружен в себя, в свои мысли.
