– Безмозглые богатенькие сопляки, как же вы без бабла-то приперлись?
– Так мы принесем! – пообещал Роджер. – У меня есть мамина кредитка. – У Роджера прорезался девчоночий писк, словно он гелия насосался, только меня смеяться не тянуло.
Бугай мерзко захохотал.
– Мамина кредитка, – повторил он, словно запоминая концовку классного анекдота. Потом его жуткий горящий взгляд упал на меня. Торчков я в школе уже встречала, но тут был не кайф. Таких глаз я не видела никогда. Теперь, когда он повернулся ко мне лицом, я разглядела целую россыпь прыщей с коростами! Похоже, он их давил. Пригвоздив меня взглядом, обращался он по-прежнему к Роджеру: – Да, сынок, беги к гребаному банкомату, а я с твоей подружкой посижу.
Бугай улыбнулся, и его жуткие серые зубы блеснули в тусклом свете торшера за моей спиной. Я сделала шаг назад, но тот все наступал на меня. Еще шаг – и моя спина уперлась в стену. Справа теперь был торшер, слева – подлокотник дивана. Пистолет бы сейчас! Почему, ну почему я оставила его в коробке, коробку в мешочке, а мешочек – в застегнутом на молнию рюкзаке? Пистолет мне нужен сейчас, немедленно! Тут я вспомнила, что ни разу не проверяла, заряжен ли он. Черт, я ведь даже не знала, как проверять!
Бугай потянулся ко мне, и я вздрогнула, но он лишь дернул меня за волосы, чуть ли не по-дружески, словно лошадь за гриву. От его руки пахло горелыми спичками. У меня аж дыхание перехватило.
– Прекратите! – отмахнувшись, пискнула я.
Горящие глаза по-прежнему буравили меня, но обращался он по-прежнему к Роджеру:
– Строптивая штучка, да, сынок? Так ты дерзких любишь? Норовистых?
– Прекратите! – запоздалым эхо повторил за мной Роджер.
Пистолет оттягивал рюкзак, словно гиря. Вытаскивать его долго. Я хотела обмануть громилу, соврать, что деньги у меня в рюкзаке, точнее, в рюкзаке велюровый мешок, в мешке коробка, а в ней деньги. Только воняющая горелыми спичками рука снова приблизилась. Он меня не тронет. Ни за что! Я сильно, что было мочи, шарахнула его рюкзаком, используя тяжесть лежащего на дне пистолета.
Он поймал рюкзак одной ручищей и швырнул Роджеру. Жуткие глаза горели, этот тип не боялся ничего. Он приблизился, и теперь я не видела даже Роджера, но отчаянно надеялась, что он сообразит вытащить пистолет. Бугай заслонил собой все на свете.
«Это наркотики, – думала я. – Такой была Лиза. Такой я не должна стать ни в коем случае».
На миг я словно отрешилась от жуткой сцены и поняла, что все занудные проповеди, которыми меня без конца долбали Босс и Лиза, совершенно правильные и никакая не лажа. Наркотики и впрямь смерть, и мне впрямь нельзя шляться где попало с мальчишками. Хотелось заорать, что я все поняла, суперважный урок усвоила, а теперь, пожалуйста, пусть кто-нибудь придет за мной и скажет: «Ну, Мози, раз ты увидела страшную правду, нам пора домой».
Никто не пришел, а жуткая ручища снова потянулась ко мне. Я поднырнула под нее и бросилась бежать. Увы, не туда – не к входной двери, а в коридор. Впрочем, я была готова бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого мужика. «Прекратите! Прекратите!» – вопил Роджер, только где он, я не знала. По-обезьяньи длинная ручища схватила меня за запястья и оторвала от пола. Я пиналась, болтала ногами в воздухе, вопила. Где-то сзади вопил Роджер. Вонючая рука залепила мне нос и рот. Я едва дышала, а укусить мужика боялась.
Наконец Роджер проорал нечто членораздельное:
– Я копов вызову!
Бугай заржал. Он поволок меня в коридор и даже не обернулся. Я беспомощно дрыгала ногами.
– А я тебе шею сверну. Заткнись, сопляк, и радуйся, что я вместо бабла возьму натурой.
Я билась, словно рыба, – что угодно, только бы вырваться! «А если трусы обоссать?» – подумала я и едва не захохотала: это же сюр, полный сюр! Только звериные глаза бугая без обиняков говорили: он и в обоссанных трусах меня изнасилует. К моей заднице прижималось что-то тугое и горячее. Неужели это его член? Я извивалась как бешеная, но громиле это все было как слону дробина. Я задыхалась и кричать не могла. Ладонь скользнула с моего рта вниз, к груди.
– Слушай, да тут и хватануть-то не за что! – на ходу бросил он Роджеру, будто пожаловался. Будто Роджер мог бы привести что получше.
Я пиналась изо всех сил, целясь в голень. Бесполезно! Сейчас все случится, а я ничего не могу поделать.
Тут послышался голос Роджера:
– Отпусти ее, не то буду стрелять. Спину тебе всю расстреляю.
Бугай замер. Руку он с моей груди не убрал, будто позабыл о ней, и ладонь его жгла мне кожу, как кислота, разъедая одежду. Обернувшись, бугай превратил меня в живой щит. «Зиг» ходуном ходил в руках Роджера, а я завороженно смотрела в дрожащую черную дыру. Дергаться расхотелось.
Пауза казалась бесконечной. Я не сводила глаз с черной дыры, гостиную вместе с остальным миром накрыла жуткая тишина. Тут мужик бросил меня Роджеру, словно невесомую бумажку. Я приземлилась на корточки, поползла прочь от бешеного идиота и снова прижалась спиной к стене между диваном и торшером. Бугай медленно приблизился к Роджеру. В безумном наркоманском лице не было ни капли страха. Пальцы Роджера побелели: он снова и снова жал на спусковой крючок, но снова и снова ничего не получалось. Бугай вырвал у него «Зиг» и отшвырнул к коридору. Теперь гора мяса стояла между нами и пистолетом.
– Говнюк безмозглый, ты же про предохранитель забыл! – процедил бугай и мерзко улыбнулся. – Обожаю малолетних богатеньких дебилов.
Он взмахнул ручищей и шарахнул Роджеру по лицу. Роджер повалился на спину, а я, оправившись от шока, заорала во все горло, потом схватила первое, что попалось под руку. Под руку попался торшер. Сжав его, словно биту, я с диким криком бросилась на бугая и дважды ему врезала, прежде чем он вцепился в торшер и дернул так сильно, что снова оторвал меня от пола. Торшер я выпустила, но вопить не перестала. Тут мимо моего уха что-то просвистело. Роджер успел подняться и швырял в бугая тарелки с журнального столика. Тот пригнулся – и первая тарелка с оглушительным грохотом разбилась о стену. Вторая с мясистым шлепком угодила мужику в предплечье. Роджер тоже кричал, но что именно, я не разобрала. Бугай оглушительно заржал и двинулся ко мне сквозь шквал стаканов. Я хотела отползти, но бугай встал на четвереньки, схватил меня за лодыжку и поволок к себе.
Тут мир взорвался с самым жутким бах! в истории, которое сотрясло воздух и гремело, гремело, гремело. От такого бах! казалось, крышка и миру, и всем нам.
Вошедшая в гостиную женщина подняла с пола «Зиг» и, держа дулом вверх, заставила мир вздрогнуть от его жуткого грохочущего голоса.
Мы все замерли – все, кроме нее. Она терла глаза свободной рукой, сонная, а с раскуроченного выстрелом потолка мелким дождем сыпалась штукатурка.
– Мать твою, Джанелль! – процедил бугай, отпустил мою лодыжку и выпрямился.
У меня сердце едва билось, все волосы и волоски стояли дыбом, а расправивший плечи громила смотрел на женщину чуть ли не с досадой.
