— Я вас искала. Вы знакомы с комиссаром Стейнером?
Двое мужчин обмениваются рукопожатием.
— Итак? — продолжает Манжин. — Не говорите мне, что уже скучаете по прежней службе. Чем могу помочь?
В этом вопросе — самодовольство, которое она так ненавидит. Удовлетворенные амбиции не придали победителю деликатности. Нечего было и мечтать.
— Позвольте мне увидеть Данте.
— Опять? Вам его так недостает? Однако это страсть!
— Послушайте… — начинает она, сдерживаясь. — Избавьте меня от вашего сарказма. Это единственное одолжение, о котором я вас прошу.
Он пожирает ее злыми глазами. Он ликует.
— Ну разумеется. Разве можно вам отказать. У вас вдруг вновь возник к нему интерес?
Она вздыхает:
— Как он?
— Можете сами его спросить. Хотите пойти к нему прямо сейчас?
— Я надену халат.
— Пойду предупрежу Роже. Но я вас все-таки попрошу, будьте осторожны, — говорит он с заботливостью столь же неожиданной, сколь подозрительной.
Едва Данте садится напротив нее, она понимает, что видит его в последний раз. Полоса серой кожи и красноватый отек делят надвое его всклокоченную шевелюру.
Сюзанна видит в очках Матье, который прислонился к стене в глубине кабинета, собственное отражение и отражения спин Данте и Роже: на первом плане санитар, его халат — белое пятно на темном стекле.
Кажется, Данте под действием наркотика. Его левая рука все время двигается, он поднимает ее к макушке, словно хочет почесать шрам, и останавливается.
— Данте?
Он поднимает глаза. Левая рука замирает у виска.
— Больше не нужно рассказывать мне сказки. Трокадеро, аквариум, Памела, девушка с татуировкой, помните? Вы это сделали. Теперь я знаю. Я думала, что это не вы — я так думала с самого начала и очень долго. Я ошибалась.
Оба санитара смотрят на нее, Роже — вытаращив глаза, Матье — из-под непроницаемых очков. Пальцы Данте бегают по шраму.
— Мне это сказал тот, кто называл вас жонглером. Но я ему не поверила. Вы понимаете, о ком я говорю?.. Вы не хотите, чтобы я произнесла его имя. Он и теперь называет вас жонглером… Это его я считала виновником. И вы тоже. Вы думали о нем. Так?..
Пальцы на голове теребят складку кожи.
— Вы знаете, где я его видела — того, кто называет вас жонглером? В префектуре полиции. В наручниках. Его большое путешествие закончилось. Это благодаря вам, Данте, благодаря вашим рассказам в ОТБ… И тому, что вы сделали. Благодаря вам его арестовали.
— Благодаря мне? — спрашивает он и вдруг заливается детским смехом. — Значит, это было хорошо, то, что я сделал в аквариуме, раз это позволило… Раз его путешествие закончилось… Это было хорошо.
— Вы находите, это и для жертвы было хорошо?
Он смотрит на нее и смеется, царапая голову.
— Значит, это было хорошо, — повторяет он, смеясь. — Он тоже так говорил — хорошо то, что полезно. Он был прав. Я так и знал.
— Вы считаете, это было хорошо для жертвы? — почти кричит она.
Он смеется все больше — она прежде не слыхала такого смеха. Он отдает сарказмом.
— Значит, это были вы, Данте? Это были вы в аквариуме?
— В аквариуме? С девушкой? Но он вам так сказал!
— Но это были вы, Данте? — почти умоляет она.
— Данте не делал этого! Данте не делал этого! — испуганно кричит он.
— Но кто тогда? Жонглер?
Нечеловеческий хрип вырывается из его рта, глаза закатываются, пальцы в крови. Матье кладет ему руку на плечо.
Через несколько секунд Сюзанна созерцает пустую комнату; крики ее экс-пациента удаляются. Теребя ключи в кармане халата, она направляется к выходу из корпуса 38. Пациенты в столовой. Данте ждет изолятор.
— Разочарованы, доктор?
Она не заметила Манжина — тот идет навстречу.
— Наше искусство — не точная наука, знаете ли, — иронически говорит он.
— Простите?
— Ах да! Забыл! Позвольте представить вам нашего нового пансионера, — говорит он, беря ее под руку.
Она идет подле него к изолятору. Там, спиной к двери, стоит пациент в голубой пижаме. Манжин трижды стучит ключом по стеклу. Пациент оборачивается, и Сюзанна вскрикивает от ужаса.
— Его перевели сюда вчера. Не выдержал тюремного режима.
— Но как вы могли на это согласиться? Вы вообще сознаете, как он опасен?
— Доктор! Не надо непременно опасаться худшего, как сказал бы Элион. И куда делась ваша уверенность в нашей Службе?.. Я с большим удовольствием изучаю его случай.
Она отстраняется, уставившись на него, словно он свихнулся. Она добирается до выхода бегом. Снаружи смотрит на ветви и листву больших деревьев, глубоко вздыхает. Гравий скрипит под ногами. Сюзанна со скрежетом закрывает за собой железную дверь.
Прислонившись к машине, Стейнер смотрит, как она приближается.
— Вчера сюда перевели Лорэна Ковака.
— Что за глупости?
— Не спрашивайте меня… Я больше ни за что не отвечаю. Поедем? Мне хочется уехать поскорей.
«Рено» выруливает на центральную аллею — по сторонам цветочные бордюры. Сюзанна включает радио. Узнает первые такты «Flesh for Fantasy» Билли Айдола.[70]Полицейский поворачивается к ней и касается ее уха.
В зоопарке Венсенского леса краснозадые обезьяны устраивают спектакль, полный бесконечного разнообразия. Спектакль маленького изолированного сообщества, псевдоавтаркии, поведение группы индивидуумов в замкнутом пространстве. Они ходят взад-вперед, одни к другим, орут друг на друга, игнорируют друг друга и ссорятся, бегают по камням за добычей, внезапно разволновавшись, а потом опускают красные зады на цементный пол загона.
Зачарованная зрелищем, как ребенок, Кокелико внезапно видит себя с Мюллером в его спальне в тот момент, когда он спросил ее, готова ли она заняться Грегуаром, если он, Мюллер, погибнет. И, гладя по волосам мальчика в инвалидном кресле, который тоже смотрит на обезьян, она вспоминает, что Мюллер сказал — так на него похоже: «В сущности, любят всех, правда? У каждого есть кто-нибудь, кто его любит. Как ты думаешь?»
— Знаешь, — говорит она Грегуару, рассеянно глядя на бабуинов, — у тебя был замечательный отец… — И, когда он оборачивается, она улыбается: — Как насчет клубничного мороженого?
