— Действительно, — избегая встречаться с ним глазами, заметил Чедертон, — если мы пойдем против воли короля, нас всех обвинят в государственной измене.
— А в лучшем случае, — вздохнул Диллингем, — король просто заменит нас людьми, которые исполнят его приказ и создадут перевод, угодный ему. Боюсь, что все попытки изменить что-то будут тщетными усилиями.
— Но ведь Епископская Библия, — нерешительно запротестовала Энн, — орудие короны, точно так же, как латинская Библия — оружие папы.
Продолжительное молчание стало безмолвным подтверждением ее слов.
— Мы можем внести в текст поэзию, — не без грусти предложил Чедертон. — Как уже сделали с псалмами и Песнью Соломона — в них есть красота, какой не было прежде.
— И можем исправить самые прискорбные ошибки в существующем тексте, — вздохнул Диллингем. — Хоть что-то.
— Слово Божье нельзя исказить, — напряженно, с сумрачным взглядом провозгласил Сполдинг, — как бы оно ни было записано на бумаге.
— Но убийства… — попыталась заспорить Энн.
— О них придется молчать. — Сполдинг снова ударил по столу. — Я с самого начала говорил об этом. Смерть Эдуарда Лайвли скрыть невозможно — многие знают, что я занял его место. Скажем, однако, что он умер от ангины после четырех дней болезни.
— Он оставил одиннадцать сирот, — вставил Чедертон. — Мы все должны позаботиться о них. Каждый внесет вклад…
— Постойте! — вскричала Энн. — Нельзя же в одну минуту решить дело, за которое погибли люди, за которое Тимон и мой отец рисковали жизнью. Нельзя же выбрать дорогу трусости, даже не подумав…
— Дорогу трусости? — возмутился Сполдинг. — Что, по-вашему, мы должны делать? Король повелел.
— Но прекрасные книги Фомы, Филиппа и Марии… — умоляла она.
— Были основания отвергнуть их, — тихо сказал Ричардсон, — и сделали это люди, которые и по времени, и по духу стояли ближе к Господу, чем мы. Было бы слишком дерзко с нашей стороны менять решения этих бессмертных.
Энн повернулась к отцу. Ее глаза говорили так много, задавали тысячи вопросов.
Увы, Марбери потупил взгляд.
Тогда отчаяние Энн обратилось в ярость. Отбросив стул, она бросилась к двери.
— Энн! — окликнул Марбери.
За столом тут же возобновился спор, перепалка стала шумной, словно на рыночной площади, а не в собрании ученых мужей.
Марбери выскочил вслед за Энн.
Девушка выбежала в темную ночь. Гнев жег ей лицо, кулачки были крепко сжаты.
Марбери пришлось бежать, чтобы догнать ее.
— Энн, — умоляюще заговорил он, поймав ее за локоть.
— Я сейчас же скажу Тимону!
— Нет, — с гранитной твердостью возразил Марбери. — Не скажешь.
Она развернулась к нему.
— Не надеешься ли ты меня остановить? — Девушка прищурилась, ее голос колол, как длинная игла, как тонкий шип.
Марбери набрал полную грудь воздуха:
— Его уже нет.
Ночь внезапно показалась Энн сетью, удерживающей ее на месте, вынуждающей поднять взгляд в бесконечное небо.
— Нет?
— Я предоставил ему средства безопасно попасть на корабль, который утром уходит из Лондона. Он взял кольцо с печатью несчастного Дибли и королевскую карету из нашей конюшни. Кроме того, я заставил его принять крупную сумму денег и письмо от меня. Я написал верным друзьям, владельцам торговых судов. В этой карете, с этим перстнем, с моим письмом он доберется до корабля в такой же безопасности, как сам король.
— Какой торговый корабль? — Энн запнулась. — Ты же не о том…
— Я все расскажу тебе утром, а сейчас поспеши забрать все документы, какие он оставил в тайнике под ножкой стола. Он просил выкинуть ящик с трубкой. Он сказал, что из-за его содержимого он уснул не вовремя и допустил гибель человека, а потому теперь с этим покончил.
— Нет, — всхлипнула Энн.
— Поверь мне, это было необходимо для его спасения, — утешал дочь Марбери. — Ему грозит смертельная опасность. Я все объясню завтра. Пока довольно того, что он уехал. Он не вернется.
— Этот торговый корабль, — прошептала Энн, — идет в…
— Ни одна душа не должна знать, куда он скрылся! — прошептал в ответ Марбери. — Если узнают, ему даже там грозит беда.
— Но эта дикая земля, — причитала она, — полная хищных зверей и кровожадных полулюдей. Там нельзя жить. Отец небесный!
— Что сделано, то сделано, Энн. — Марбери поймал себя на том, что говорит с дочерью, как с семилетней.
— Отец, — начала она.
— Тсс!
Марбери вздохнул. Он вдруг затосковал по тому давно прошедшему времени, когда она была ребенком. Взгляд и голос его смягчились.
— Он плывет в Америку. А мы с тобой вскоре вернемся к нашей жизни, полной мелких забот, здесь, в Кембридже.
Энн влажными глазами смотрела в сторону конюшен.
— Америка? Во имя Бога, что спасет его теперь?
Энн зашептала ветру молитву. Она просила ветер отыскать брата Тимона и дать ему знать, что, где бы они ни оказался, его ученица желает ему счастья.
59
Залитые розовым и янтарным светом восхода лондонские причалы кишели деловитой суетой. Тимон дрожал под соленым ветром, прижавшись спиной к столбу. Монашеское одеяние он бросил в Кембридже. Тонкая белая рубаха плохо защищала от утренней сырости. Годы под черным балахоном лишили его природного полнокровия.
Время исправит это, думал он.
Путешествие до Лондона не задержалось в памяти. Мальчик в конюшне запряг лошадей, но правил ими сам старший конюх Ланкин. Тимон был слишком измучен, чтобы гадать о причинах. Он заснул прежде, чем карета выехала со двора, а проснулся у Темзы в предрассветных сумерках. Казалось, все орущие булочники, книгопродавцы и нищие обращаются к нему одному, словно знают, что он здесь в последний раз. На окраине Лондона, у полей Финсбери, Тимон выбрался из королевской кареты.
— До свидания, мастер Ланкин, — сказал он, протягивая конюху руку.
— Я всю ночь думал, как бы это сказать, — ответил Ланкин. — Те, что остались в Кембридже? Они только и знают, что толковать о долге, трястись от страха да спорить до хрипоты из-за мелочей, не стоящих и наперстка. Хуже того, все их попытки сделать добро сводит на нет демон страха за свою шкуру.
Тимон стряхнул с себя сон.
— К чему это вы, мастер Ланкин?
— Думаю, вы понимаете, — ответил тот, оглядывая лошадей. — Да хранит вас Бог. Мне надо ехать. Ну и задачу задал мне декан — искать каких-то мальчишек в лесу. Мы с вами больше не увидимся.
С этими словами Ланкин слегка подхлестнул лошадей и тронулся назад.
