предотвратить? — спросил он у меня с надеждой в глазах.
— Зачем? — поинтересовался я, ухмыльнувшись. — Давайте лучше навестим того, кто может всё остановить разом, чем метаться туда-сюда.
— Точно, Руслан, — Воронцов похлопал меня по плечу. — А твоего питомца показывать сразу не будем спешить. Прибережём его на всякий пожарный.
Мы сдали поджигателя воронцовской службе безопасности, предупредили Пирогова с Вероникой, что ненадолго отъедем, а сами снова устремились в Лимб.
* * *
Самое печальное обычно заключается в том, что люди не желают признавать, что проиграли, и до конца пытаются держать хорошую мину при плохой игре. Даже когда Воронцов появился прямо перед ним, Дьяков всё ещё разыгрывал ошарашенного аристократа, который сейчас вынужден будет действовать.
— Здравствуйте, Геннадий Андреевич, — сказал Воронцов, когда мы оказались за спиной Дьякова.
Из Лимба мы выбрались в его гардеробной и тихонечко зашли за спину. Граф как раз сидел и пил в одиночку, видимо, обмывая победу над своим оппонентом, но при звуке его голоса поперхнулся, разбрызгивая алкоголь по документам, лежащим на столе.
— Что ж вы не рады дорогому гостю? — с насмешливой интонацией продолжил мой спутник. — Это даже немного странно. Должны были предполагать, что после ваших действий я нагряну.
— Как вы сюда попали⁈ — взревел Дьяков, поднимаясь из-за стола. — Я сейчас охрану вызову! Вон отсюда! Я вас не звал в гости!
Но при этом всём он не побагровел, как следовало бы от злости, а побледнел. Я отошёл к двери и закрыл её на внутренний запор. Охрану он надолго не задержал бы, но от случайностей могло помочь. В это время Владимир Юрьевич продолжал наседать на оппонента с таким напором, что я даже залюбовался.
— Вызывайте свою охрану, они заодно свидетелями станут вашей низости. Скажите, зачем вы приказали сжечь мои фабрики? Вы понимаете, что в конкурентной борьбе это вам никак не поможет! Вы же стрельнули себе в ногу! — с каждым новым предложением Воронцов делал шаг вперёд, буквально вжимая Дьякова в кресло, и тот постепенно осел в него, практически потеряв дар речи.
— П-почему? — только и смог спросить он.
— Да потому, что сами вы придумать ничего не можете! Используете мои мысли, слегка переработав их. Как вы собрались дальше плагиатить и эксплуатировать мои идеи, если решили истребить на корню всё моё производство⁈
— Я? — Геннадий Андреевич полностью утратил хоть какую-нибудь инициативу в разговоре и только хлопал глазами.
— Ну не я же, — ответил ему Воронцов. — Кто приказал взорвать мои цеха? Сначала под Костромой, потом под Муромом. А дальше где? В Новгороде? А? Где, я вас спрашиваю?
— Я здесь ни при чём, — наконец, собравшись с духом, ответил Дьяков. — Не понимаю, о чём вы!
— Руслан, — Владимир Юрьевич обернулся ко мне. — Ты представляешь, он не понимает! Может, приволочём к нему поджигателя, и они при нас договорятся об оплате? Как считаешь, это будет действенно для улучшения памяти?
— Не думаю, — покачал я головой, оглядывая шикарную обстановку кабинета. Только он, вот хоть убей не был похож на кабинет изобретателя, скорее, обычного лентяя, любящего выпить и покурить сигары. — Полагаю, этот будет до последнего отнекиваться в своей причастности.
— Но мы-то с тобой знаем, — проговорил Воронцов и развёл руками. — Что предлагаешь делать, партнёр?
— Трибунал вытянет из него правду, — ответил я, показывая, что абсолютно спокоен, потому что уверен в своей правоте. — Думаю, на это не уйдёт много времени.
— Пока мы будем ждать имперского палача, этот тип спалит всё наше производство, — заметил на это Владимир Юрьевич. — Может быть, есть какое-то более действенное средство?
Всё это время Дьяков следил за нами, переводя взгляд с одного говорящего на другого, словно пёс, который понимает, что его обсуждают. Я даже заметил, когда он потянулся к кнопке вызова охраны, но при упоминании трибунала его рука безвольно обвисла.
— У меня совершенно случайно есть кнопка вызова трибунала, — сказал я и достал из кармана упомянутый артефакт. — Так что успеем до того, как они займутся Муромской фабрикой.
Геннадий Андреевич сглотнул, встречаться с трибуналом ему совершенно точно не хотелось, и при этом он видел, что я не блефовал и в случае надобности нажму кнопку.
— Не надо трибунала, — хрипло проговорил он. — Я не думал про государственную измену.
— Ну как же, нарушив моё производство, вы совершенно точно вторглись бы в область безопасности империи, так как именно под Муромом у меня сейчас выполняется огромный оборонный заказ, — медленно и чётко проговорил Владимир Юрьевич. — Вы что, думаете, это не потянет на государственную измену?
Дьяков снова сглотнул. Потянулся к телефонной трубке, на которой стоял значок отличный от того, что красовался на товарах Воронцова. Потом отдёрнул руку от трубки, как от змеи, и воззрился на Владимира Юрьевича.
— Мы обойдёмся без трибунала, если всё завершиться здесь и сейчас? — спросил он дрожащим голосом.
Я хотел сказать: «Нет, мы тебя сдадим правосудию, и пусть там решают степень твоей вины». Но в данном случае переговоры вёл Воронцов, и вот он решил по-своему.
— Звони, отменяй свою эту операцию против моего производства, и я забуду о том, кто ты такой и чем занимаешься, — я видел на лице моего спутника брезгливое выражение. — Но ещё раз, и весь наш сегодняшний разговор окажется в записанном виде на столе у императора. Ясно?
Тот быстро и мелко закивал и потянулся к трубке телефона. Но затем снова отдёрнул руку, словно та его ужалила.
— А не могли бы вы…
— Нет, не могли, — отрезал Воронцов. — Звони сейчас же своим подельникам. И если ты думаешь, что я не знаю, с кем ты общаешься, то ошибаешься. Знаю всех. И Окунева в первую очередь.
Наш визави вздрогнул и замер, но потом снова потянулся к трубке и набрал номер. Что-то у него не получилось с первого раза и пришлось набирать второй раз. А за ним и третий.
— Не хотите себе нормальный аппарат-то поставить? — с издёвкой в голосе поинтересовался Воронцов. — Могу со скидкой отдать, если у вас дела совсем плохи.
Дьяков что-то прошипел сквозь сжатые зубы, но сдержался. Наконец, удалось соединиться с нужным абонентом.
— Пётр Фадеевич, ещё раз добрый день, — было видно, что Геннадию Андреевичу
