следили? – холодно спросила Персис.
– Персис, – я могу называть вас Персис? – должен отметить, вы были великолепны. Но это не ваш приз, а мой. – По-английски он говорил безупречно.
– Вы ждете, что я вам его просто отдам?
Скорцени шагнул вперед:
– Я очень не хочу причинять вам боль. Я вообще не собирался никого трогать. Это должна была быть простая операция.
– Расскажите это Франко Бельцони. Или Джону Хили. Или Франсин Крамер. – Имена слетали с ее губ, будто стрелы.
– К смерти Джона Хили я не имею ни малейшего отношения. Что касается остальных, мне жаль. Особенно Франсин. Она мне нравилась. Но она не могла забыть прошлое.
– Не могла забыть, как ее насиловали и пытали? Как убивали ее сограждан?
Во взгляде Скорцени сверкнула сталь.
– Режим, инспектор, это мощный локомотив. Либо вы прыгнете на подножку, либо он вас задавит. Между прочим, я никогда не был одним из тех нацис… Стоять! – Он нацелил пистолет на руку Персис, которой она только что потянулась к кобуре. – Я на самом деле не хочу в вас стрелять, фройляйн. Пожалуйста, не вынуждайте меня.
Он подошел к Шаху, приставил пистолет к его животу и толкнул старика на стул.
Тот, не в силах вымолвить ни слова, опустился на сиденье с глухим шлепком.
– Я бы очень просил вас не двигаться с места. – Скорцени повернулся к Персис: – Манускрипт. Bitte[46].
Персис стиснула зубы. Она не сомневалась, что Скорцени превосходный стрелок и более чем готов продемонстрировать свое мастерство. Кроме того, нельзя было забывать про Шаха.
В странной игре, начатой Хили, погибло уже слишком много людей.
Персис спустилась со сцены и подошла к Скорцени. Это был высокий, крепко сложенный мужчина. Он возвышался над ней, как великан из сказки. Шрам на щеке, казалось, пылал.
– Сначала револьвер. Медленно.
Она достала револьвер и отдала его Скорцени.
Тот сунул его в карман костюма:
– А теперь манускрипт.
Персис взглянула на сверток, который держала в руках. На мгновение время остановилось. Ради этой книги, ради слов, написанных почти семьсот лет назад, погибло так много людей. И все было напрасно.
Она глубоко вздохнула и протянула сверток Скорцени. Тот засунул его под мышку, а потом окинул Персис оценивающим взглядом:
– Вы и правда невероятная женщина. Если бы мы встретились в другой жизни, как обычные граждане мира… – Он ухмыльнулся. – Auf Wiedersehen[47], инспектор.
– Подождите. – Персис шагнула вперед. – Зачем? Зачем вы это сделали? Зачем вам вообще этот манускрипт?
Скорцени задумался.
– Наверное, я могу вам рассказать. Вы точно это заслужили. Что ж… В 1943 году я помог освободить законного правителя Италии, Бенито Муссолини, из заточения, в которое его посадили члены предательских группировок из его же страны. Я сопровождал его в Мюнхен, и по дороге мы остановились в Вене, в отеле «Империал». До тех пор у меня не было времени с ним общаться, но в ту ночь мы выпили, и оказалось, что он мой близнец. Нам нравились одни и те же вещи, он верил в то же, во что верил я. Муссолини не был похож на Гитлера. Он был фашистом только по названию. Он, как отец, верил, что иногда детей нужно бить для их собственного блага, но никогда не верил в убийство мирного населения. Гитлер был из тех, кто, не колеблясь, посылает других на смерть, а Муссолини был настоящим солдатом. Он был… дуче. – Голос Скорцени, наполнивший зал, напоминал монументальную музыку, и Персис невольно подумала о Вагнере. – Когда я спросил, чего бы ему больше всего хотелось, знаете, что он ответил? Чуткую женщину, бутылку доброго вина, хорошую сигару… и мир в Италии. Можно сказать, что той ночью мы с ним излили друг другу душу. Он рассказал мне об одержимости, которая не отпускала его многие годы. Он думал о копии La Divina Commedia, которая хранилась здесь, в Бомбее. Он был страстным поклонником герра Данте Алигьери и мечтал собрать все самые древние копии манускрипта и выставить их в музее в Риме, который он собирался построить после войны. Мы тогда напились и поклялись в вечной дружбе. Он заставил меня пообещать, что я помогу ему достать этот бомбейский манускрипт. Он предложил мне целое состояние. Мы порезали себе ладони и поклялись на крови. Через полгода, когда я бежал из Баварии, меня приютил во Франции один богатый итальянец, старый друг Муссолини. Мы разговорились, и я рассказал об этой клятве. Он страшно оживился, а на следующий день сделал мне предложение. Если я выполню свое обещание, добуду манускрипт и передам ему, он проследит, чтобы мне выплатили сумму, которую обещал мне Муссолини. – Скорцени улыбнулся. – Человеку в моем положении сложно отказываться от таких предложений. Задача не казалась особенно сложной или опасной, а деньги позволили бы мне скрываться достаточно долго и ни от кого не зависеть.
Скорцени стоял в тусклом свете банкетного зала, ослепленный собственным величием.
– А Брунер?
– Мы с Маттиасом были на связи с конца войны. Я помог ему тайно выехать из Германии и обосноваться в Бразилии. Через три года он отплатил мне за услугу и помог бежать из Дармштадта. – Он надменно улыбнулся. – Это было невероятно. Он с еще двумя офицерами СС пришел в американской военной форме и сказал этим тупицам, что им приказано доставить меня в Нюрнберг на судебный процесс. До сих пор не могу поверить, что такая примитивная уловка сработала. Честно говоря, не понимаю, как мы могли проиграть войну таким идиотам. Через полтора года я сидел в кафе в Париже и увидел в «Ле монд» статью о Джоне Хили, выдающемся английском ученом и герое войны, обосновавшемся в Азиатском обществе в Бомбее. Это было за несколько дней до того, как мой итальянский благодетель озвучил свое предложение, на самом деле наш разговор начался как раз с этой статьи. Там говорилось, что Хили работает хранителем манускриптов в Азиатском обществе и трудится над новым переводом шедевра Данте. Я помнил Хили. Во время войны именно Абвер отвечал за то, чтобы он с нами сотрудничал. Гиммлеру нужен был эксперт по древним манускриптам, и Хили буквально сам свалился нам прямо в руки. Когда мы узнали, что его держат в Винчильяте, я отправил Маттиаса с ним поговорить.
– Поговорить? Вы хотите сказать, угрожать ему?
– Боюсь, – криво ухмыльнулся Скорцени, – он не слишком сильно сопротивлялся. Он был трусом, инспектор. Маттиасу практически не пришлось на него давить, Хили почти сразу согласился с нами работать. За это он попросил, чтобы его участие осталось в секрете.
– Поэтому
