Ритины пальцы выбивают по коленям барабанную дробь. Крик Шильфа о помощи что-то такое сотворил с ее уверенностью. Чувство советует ей позвонить главному прокурору и попросить у него ордер на арест Себастьяна. Если, как всегда, исходить из предположений, прямо противоположных тому, что она думает, ей надо спокойно сидеть и делать так, как подсказывает этот невменяемый. Судя по всему, этот метод уже не работает или же просто неприложим к его изобретателю.
Когда комиссар замолкает, Рита, воспользовавшись паузой, говорит:
— Это бред какой-то! — Она наклоняется вперед и тычет себе пальцем в лоб. — Вы опасны для окружающих, Шильф! У вас в голове тараканы.
Неожиданно Шильф заходится оглушительным хохотом, который под конец грозит перейти в приступ удушья.
— Тараканы! — сипит он, тоже тыча себе пальцем в лоб. — Нет, тут кое-что покруче!
— На следующем перекрестке я выхожу! — заявляет Рита.
— На следующем перекрестке, — говорит Шильф Шнурпфейлю, тронув его за локоть, — остановитесь у спортивного магазина.
Машина тормозит. Шнурпфейль выходит и яростно захлопывает дверцу. Шильф протягивает ему в окно свой бумажник.
— Футболка, штаны и ботинки — два комплекта, — говорит он. — Трико чтобы желтого цвета. И возьмите с собой Себастьяна, нужен его размер.
Очень бережно, словно то, что он держит в руках, — это детская колыбелька, Себастьян, прежде чем выйти из машины, ставит на пол холодильник. С ощущением пустоты в голове Рита глядит, как он и Шнурпфейль входят в магазин спортивных товаров. Когда оба скрылись за дверью, Шильф, положив вытянутую руку на спинку сиденья, оборачивается к Рите Скуре. Они молчат. Тишина успокаивает, хотя Рита и знает, что своим долгим взглядом Шильф только удерживает ее, не давая выскочить из машины и убежать.
— Ну ладно, — говорит она наконец. — Но только теперь, пожалуйста, открытым текстом. Простыми словами.
Шильф прижимает к глазам большой и указательный пальцы, словно ему требуется крайняя сосредоточенность.
— Оскар инсценировал параллельную вселенную, — начинает он. — Лиам был одновременно похищен и не похищен. Он хотел, чтобы Себастьян понял, каково это, когда нельзя быть уверенным в реальности. Каково бы это было, если будет не либо одно, либо другое, а как одно, так и другое.
— Это в теории, — говорит Рита. — А что на практике?
— В известном смысле похищение проводилось как эксперимент. Но что-то пошло не так. Так называемая случайность увековечила свою жестокость в новом памятнике. И попутно перемешала миры.
— Простите, но я не понимаю.
— Представьте себе мысленно два поезда, которые в какой-то момент едут рядом с одинаковой скоростью. В этот момент можно пересесть с одного на другой. Оскар составил расписание движения, а случай подстроил катастрофу. Себастьян провалился между двумя мирами.
Шильф наконец отнимает руку от лица. Глаза его блестят.
— Рита, деточка! Мы устроим новую параллельность! Для того, чтобы помочь Себастьяну возвратиться в его мир.
— Вы меня просто пугаете!
Скользнув взглядом по сумке-холодильнику, она убирает упавшие на лоб волосы и поворачивается к окну, словно для того, чтобы убедиться, что хотя бы там, за стеклом, все в прежнем порядке.
— Я делаю вывод, как это представляется с моей точки зрения, — произносит она через некоторое время. — Здесь дело не в каких-то там параллельных мирах — это все ерунда, — а в том, что настоящий виновник преступления — Оскар. По вашему мнению, это он подтолкнул своего друга, чтобы преподать ему урок ответственности, и тот из-за него оказался в дерьме. А теперь он спокойненько отсиживается в Женеве, как будто его это никак не касается.
— Ну вот, я же так и сказал!
Лицо комиссара так просияло, что у Риты не хватает духу ему возразить. Она позволяет ему протянуть руку и погладить себя по щечке. Иногда Рита жалеет, что не носит больше на службе полицейскую форму. Это заставляло бы мир хоть немножко соблюдать дистанцию.
— Вы желаете мести, — говорит Рита, — справедливости, моральной победы. Но все это не имеет никакого отношения к полицейской работе. Вы же сами внушали нам это на семинарах.
— Я хочу восстановить определенный порядок, — говорит комиссар. — А в остальном вы совершенно правы.
— Вы превышаете все существующие правомочия, причем лично для своего удовольствия. Укажите мне, Шильф, хотя бы одно основание, чего ради я должна в этом участвовать!
— Согласен. Я покажу вам основание.
Рите знакомы документы, которые он достает из портфеля. Это копии бумаг, которые содержатся в папке по делу Даббелинга. Но Шильф ищет там что-то другое, листает страницы назад и вперед, еще раз залезает в портфель и извлекает из него полупрозрачный снимок. Когда он, держа за кончик, протягивает пленку Рите, та покачивается у него в пальцах. Рита прикладывает темный снимок к боковому стеклу.
На снимке видно клубящуюся массу шириной в расстояние между вытянутыми большим и указательным пальцами, она имеет овальную форму и так расплывчата, что на темном фоне кажется, будто она шевелится. Вокруг затененного центра изгибается шланг, белый, как червячок, и заполненный перевитыми между собой кишками. Все это снаружи заключено в две шкурки: одна — черная и широкая, другая — потоньше и посветлее. Хотя Рите противно глядеть на это изображение, она не может отвести от него глаз. Внизу снимка с краю большими буквами написано имя комиссара.
— Раз уж вы постоянно сомневаетесь в моих намерениях, — говорит Шильф, — то просто загляните в мою голову.
Он потирает покрытый скудной растительностью череп, на котором спереди сидит неплотно прикрепленное к костной основе слоновье лицо.
— Посмотрите внимательно!
Указательный палец Шильфа поглаживает червячка, нежно касаясь подвернутой под себя головки. На самом сгибе Рита замечает пятнышко, величиной и формой похожее на птичье яйцо. Кончик пальца тычется в него несколько раз.
— Великий боже!
— Нет, — говорит Шильф. — Уж точно не он.
Комиссар Скура замерла и как завороженная глядит на пятно, не в силах отвести взгляд, как будто ей только что отключили связь между телом и мозгом. Она знает, что должна бы его обнять. Она бы и рада это сделать. Он мужественно улыбается — состарившийся ребенок, и Рита хочет обнять его и поддержать не для того, чтобы утешить, а потому, что она вдруг почувствовала себя такой одинокой, заброшенной, как будто вокруг остался мир, населенный одними манекенами, а он — единственный представитель вымирающего вида Живой Человек.
Но она ничего не может с собой поделать. Не знает, как приступиться к нужному движению, не может даже ответить улыбкой на улыбку, хотя глаза комиссара светятся теплотой.
— Сколько осталось? — спрашивает она наконец.
