чтобы точно угадать масштаб! Тут ведь как: стоит хоть самую малость ошибиться — и всё, буквы в ключе не те! Прикинул, сколько на это уйдёт времени?
— А мы что, куда-то торопимся?
Пётр ухмылялся с видом победителя, как минимум, при Аустерлице. А может, и вовсе при Ватерлоо.
— Ну, это как сказать. — я вернул ему листки. — Я понимаю, дело непростое, требует времени…. Но, если честно, то да, хотелось бы поскорее. И особенно хочется узнать — кто же эти гребнеголовые, и с чего они напали на их корабль?
— А ты уверен, что в дневнике об этом есть хоть слово? — он сощурился. — и вообще, скоро только кошки родятся. Месяц, максимум, два — и всё будет готово, обещаю!
— Ну… два месяца это ничего, это терпимо. — я поднялся с шезлонга и потянулся, хрустнув суставами. — А сейчас давай-ка в самом деле, поставим твой телескоп на треногу. Очень хочется взглянуть на здешние луны вооружённым глазом!
IX — 3
— Хочется, перехочется, перетерпится. — лениво отозвался Пётр, закинув руки за голову. — Телескоп, даже такой, любительский — это тебе не бинокль. Его настраивать надо, а это дело долгое.
— Сам же говорил — мы никуда не торопимся!
Он помолчал с минуту, созерцая звёздное небо над головой.
— Ну… тогда просто неохота. Чего, спрашивается, домотался до человека, в самом-то деле? Четыре дня подряд вкалывал, как последний таджик Карло — то булыжники таскаю, то с цементом вожусь, то хрень эту железную ставлю. — он показал на возвышающуюся посреди площадки решётчатую башенку маяка.- имею, в конце концов, право на заслуженный отдых, или у нас тут крепостное право?
— Вкалывал он, надорвался… Думаешь, я не знаю, что ты к себе в пещеру аж четыре бочонка из погреба мастера Валу заныкал? А они, между прочим, не твои!
— Во первых, не четыре, а три: с ромом, коньяком и портвейном. А в-вторых — чьи они, твои, что ли?
— Чьи же ещё? — удивился я. — Раз дом мне в наследство отписан — то и всё, что в нём было тоже моё. Включая эти самые бочонки!
— Так ты ж их все колонии отдал?
— А ты и обрадовался, что теперь можно тырить?
— Не тырить, а пользоваться, как и все! — ответил он. И вообще, шёл бы ты вниз, а? Твоя сахарная вдовушка, небось, уже заждалась…
— Во-первых, не надо завидовать так громко. А во-вторых — ничего, подождёт до утра. Её там супружница нашего самородка приютила, всё никак не наговорятся…
Это была чистая правда. Каждый раз, оказываясь в Зурбагане, я уговаривал подругу отправиться со мной — и каждый раз она обещала подумать. И вот — решилась, и теперь вместе со мной наслаждалась здешними красотами — буйной тропической фауной, ослепительно-белым коралловым песком, испечёнными на палочках моллюсками… А ещё гламурными журналами с рекламой шикарного нижнего белья, невесть зачем взятые с собой женой мастера-кожевенника — и я уже заранее прикидывал, какой заказ придётся сделать Валдису, который завтра собирался возвращаться в Зурбаган, а оттуда — на Землю за новой партией переселенцев.
— Я ей обещал морскую прогулку вокруг острова. — сообщил я Петру. — Вот завтра с утра и займусь. А сейчас — тащи, чего у тебя там найдётся к коньяку? Не заставишь же ты своего лучшего друга в темноте карабкаться вниз, по узкой тропинке?
— Там перила повесили, верёвочные. — ответил Пётр. — специально для таких боязливых. А за коньяком сам сходишь, не барин. Он в дальнем от входа бочонке, возьми в доме кувшин и нацеди…
— А ты чем займёшься?
— Ребята снизу омаров принесли, наловили в лагуне. А может, и не омаров — эти помельче, и панцири синие, в крапинку… Но вполне съедобны, говорят — если сварить с лаврушкой, перчиком, укропчиком, будет форменное объедение.
— Ну, хорошо, убедил. Лимон-то у тебя найдётся, к коньяку?
— Обижаешь, начальник! — Пётр широко ухмыльнулся. — И лимон есть, и даже сыр — наилучший, из Зурбагана, спасибо Врунгелю. Так что ползи за коньяком, а я этих членистоногих пока на огонь поставлю. Ты, кстати, не знаешь, сколько их полагается варить?
— Понятия не имею. — ответил я и вслед за владельцем дома полез по лестнице с крыши. Внизу нас дожидалась, повизгивая и виляя хвостом-колечком, собака Кора.
…Нет, братцы, хорошо всё-таки здесь! Сущая благодать, так бы никуда и не уезжал…
IX — 4
День выдался хлопотный. Всё утро и до обеда Казаков провозился с регулировкой зеркальных пластин Маяка. Погода стояла превосходная — нежаркая, тихая, несмотря на то, что здесь, на вершине утёса, ветра дули постоянно. Небо затянули лёгкие облачка; безжалостное обычно солнце дало людям передышку, и грех было этим не воспользоваться — так что Казаков взял карабин, патронташ, сумку с припасами, повесил на пояс флягу (исключительно с водой!) и, свистнув Коре, отправился в горы, где пару дней назад он приметил семейство диких свиней. Обитатели острова вслед за Сергеем называли их «пекари» — некрупные, сантиметров сорока в холке, создания, покрытые бурой щетиной и крошечным крючкообразным хвостиком. Колонисты ловили их проволочными силками и даже поговаривали о том, чтобы попробовать одомашнить их, подобно тому, как делали это герои жюльверноввского «таинственного острова». Промышляли они на звериных тропах вблизи выше водопоя на стекающей с гор речушке — Казаков же, отправляясь на охоту, забирался куда выше, к самой скальным отрогам под вершиной, где в глубокой расселине брала исток стекающая к подножию горы речушка, а в глубине скалы прятались от солнечных лучей прозрачно-голубые глыбы льда. Порой он спускался по обратному склону, куда колонисты никогда не забирались. Дичь тут была непуганая, потому сегодняшнюю засаду казаков устроил именно здесь.
Ждать пришлось недолго. Уже через полтора часа раздалось громкое хрюканье, и на тропе появилось всё семейство — крупная, с собаку, свинья
