звукам так привыкаешь, что кажется — тихо-тихо вокруг. И вот эту-то тишину буквально разорвал залп из 17 пушек!
Темноводцы присмотрели места еще вечером, по темноте подтащили трофейные пушечки, зарядили и выстрелили прямо по лагерю Шархуды! Лупили каменным дробом: не так смертноубийственно, зато можно посечь, поранить намного больше людей. Это был последний порох — его едва хватило на 17 маленьких медно-кожаных пушечек. Взяли именно их, так как решили, что такие и потерять в бою не жалко.
Сразу после такого вот звукового сигнала с запада с леденящими криками «Черная Река!» на лагерь понеслась конная лава. Ну, как понеслась… все-таки ночь, тьма, да густой подлесок. Да и не лава — всего-то две сотни дауров. Потому что еще полторы сотни были в другом месте.
«Аратан, людьми не рискуй! — напутствовал Дурной друга еще днем. — Больше шуми. Сможете кого побить — бейте! Но это не главное. Самое важное — чтобы Шархуда всё внимание на вас сосредоточил. И не было ему дела до кораблей, что остались на берегу Зеи».
А к берегу Зеи пошел Делгоро, со всем правобережным отрядом. Им Санька передал остатки «огненных горшков», имеющиеся запасы смолы. С поля битвы дауры пособирали всякое тряпье — и тщательно подготовились к ночной вылазке.
С острожка тот бой было почти не слышно. Зато видно отлично! Конечно, на богдойских бусах оставались матросы и кое-какая охрана, но дауры напали внезапно и практически не получили отпора!
«Главное — подожги судно, которое запирает выход из Бурханки, — инструктировал шурина атаман. — Он запрет те кораблики, что в ней стоят. Ну, а остальные — как получится».
У Делгоро получилось. Один бус полыхал как на Купалу, в нескольких местах что-то еще загоралось. Китайская матросня в ужасе отгоняла зейские бусы от берега, а те, кого заперли на Бурханке, с криками бежали в лагерь Шархуды. Добежали немногие — почти всех перехватила братва Тюти и Хабила. Кого побили, кого в полон взяли.
— А теперь всем назад, — негромко приказал атаман, и со стены протяжно загудели все имеющиеся в Темноводном рожки.
Цель у ночной атаки была одна: вызвать у Шархуды мучительное желание вернуться домой. О чем Дурной и сообщил на вечернем совете.
«Лишить живота паскуд… Всех!» — багровые глаза Васьки Мотуса полыхали из-под повязки. И «багровые» — это не метафора. Капилляры у него полопались, и все белки были залиты кровью.
«Нет, — возразил Санька. — Победить важнее, чем всех перебить. Они так просто не сдадутся. Своей кровью платить придется. А мы и так много потеряли».
На том и порешили. До самого утра, пока китайцы и маньчжуры пытались потушить, свои корабли, русские и дауры, наконец-то, всласть отсыпались. Но с рассветом войско Шархуды никуда не двинулось. Сидело в укрепленном лагере. И весь день — тоже.
«Хочешь драться, старик? — изумился Санька. — Мы же так всю твою флотилию спалим».
Но у старика был свой план.
— Вставай, Сашко! — Тютя ворвался в избу атамана среди ночи. — Богдойцы тикают!
Шархуда решил уйти по-английски. Под покровом ночи. И так талантливо это провернул, что даже дозорные заметили не сразу.
— Ну, нет! — весело выкрикнул Дурной. — Не прощаясь, это не по-нашему!
Дауры и казаки обложили колонну богдойцев со всех сторон, метали стрелы, кидались сами. Прежде всего, на ту ее часть, где маньчжуры волокли свои припасы.
«А вас, обоз, я попрошу остаться» — у беглеца из будущего просто фонтан иронии прорвало.
Войны без добычи быть не должно. Так что темноводцы изо всех сил намекали врагу: бросайте шмурдяк и бегите!
Постепенно, эта мысль дошла до всех. Богдойцы роняли тюки, мешки, корзины, ящики и целеустремлялись к бусам, которые уже потихоньку отталкивали от мелководья. Не все добежали, но Санька дал указание: зря не рисковать. Так что, после бегства на темноводской земле появилось только с полсотни новых трупов, да еще пару десятков взяли в плен.
А остальные богдойцы быстро выгребли на стремнину Зеи и поплыли домой. Санька послал вслед один дощаник с отрядом Якуньки — просто убедиться, что незваные гости точно ушли. После наскоро перетряхнули барыш: к 50-ти пленным, почти двум сотням захваченных лошадей и пяти небольших бусам (что остались запертыми на Бурханке) добавились горы оружия, доспехов и одежды. Из стратегической добычи все радостно вцепились в сундуки с казной, но это оказалась груда бронзовой и медной дырявой монеты… почти бесполезная. Шатры и прочая бытовая мелочь порадовала дауров. Но главное — сотня фитильных пищалей, около 20-ти пудов пороха и некоторый запас свинца!
— Ну, енто уже что-то! — рассмеялся радостно Тютя, услышав сводные цифры.
А Дурному взгрустнулось: огнестрела в Темноводном стало больше, чем людей, могущих из него стрелять. Именно эти мысли крутились в его голове, когда на второй день на опустевшем предполье острога собралось всё войско — для дележа добычи. Санька с командирами и князьями стоял на лысой кочке, а со всех сторон его окружили около восьми сотен человек. Даже многие раненые пришли — кто на ногах был. Измученные, но довольные они смотрели на атамана…
И атамана понесло!
— Мы победили, — начал Санька, но понял, что многие его не слышат. — Мы! Победили! Каждый, кто здесь стоит — не пожалел живота для нашей победы! Каждый — лил кровь! Каждый помогал соседу выстоять! И неважно кому: русскому ли, дауру, гиляку или ачану! А значит, здесь, в Темноводном нет более никаких делений! Мы все равны! Все казаки! Все вы, кто дрались с нами, можете жить в остроге, как братья!
Он не обговаривал это с казаками. Даже с есаулами не обсуждал. Думал об этом давно, не знал, как к подобному подступиться — но тут прорвало!
— Если хотите — будьте с нами! С сего дня так и будет. Или я боле не ваш атаман!
— Нехристи же, — услышал он смущенный возглас Старика.
— Будя тебе, Тимофей! — рассмеялся Тютя. — На Диком Поле и не такое бывало!
Дурной слушал, но не оборачивался. Он смотрел на неровные ряды воинства, которое приходило в бурление. Не сразу (кому-то еще переводить приходилось), но постепенно, ровно пена в закипающем котле, гул и рев среди войска нарастал.
— Черная Река! — закричал кто-то на плохом русском и с разных концов этот клич начали подхватывать… даже казаки.
— Черная Река! Черная Река! Черная Река!
«Что-то начинается» — подумалось беглецу из будущего. Он стиснул кулаки и почувствовал, как холодны его пальцы. В июльскую-то жару…
Потом, конечно, была встреча с командирами-есаулами, встреча бурная, местами — с руганью. Ничего еще было не понятно. Что значит: все братья? Как это будет выглядеть? Какой-то ритуал или паспорт выдавать? В чем вообще заключается это заявленное равенство?
«Решим, — с уверенностью,
