говорю — Милуд, человек простой. Не стал бы он брату ничего худого делать. Господин Силуд думал, что брат ему потом купчую вернет, вот и все. Может, вернул бы, но неприятность случилась. В матери твоей кто — то орка признал. Внешне — то ведь в Арине от орка ничего не было — ни клыков, ни кожи зеленой. Баба как баба. Красивая. Ну, сильная очень. Как — то ее на базаре пытались подрезать, так она трех мужиков едва не убила. Когда твой отец в отлучке был, ваш дом подожгли. Дверь с улицы подперли, а окна маленькие, взрослый человек не пролезет. Арина только тебя и успела выбросить, да шкатулку. Ну, в ней барахло было — пара колечек да серебряшка. Соседи тебя подобрали, шкатулку тоже. Ну, отец приехал, горевал очень. А ему добрые люди шепнули — мол, если за сына боишься — лучше бы тебе уехать. Тогда же, сам понимаешь, к оркам совсем другие отношения были. Хороший орк — мертвый орк.
— А кто дом поджег? — поинтересовался Данут, пристально посмотрев в глаза приказчика.
— Да кто его знает? — пожал плечами Инвудас, посмотрев в глаза юноши честным взглядом. Пожалуй, слишком честным.
— А не проще тебе было дом обыскать, купчую найти?
— Это ты про что? — насторожился приказчик.
— Да все про то же. Откуда бы ты узнал, что в шкатулке те самые безделушки были? Только не ври, что соседи сказали. Да и смысла врать нет. Про безделушки ты мог узнать, если сам шкатулку открывал.
Данут схватил Инвудаса за шиворот, как следует тряхнул его:
— Кто дом приказал поджечь?! Дядя?
— Он самый, — признался Инвудас. — Милуда случайно в доме не оказалось — он за лекарем бегал. У тебя не то живот заболел, не то еще что, вот он и побежал. Не знал я… — прищелкнул Инвудас языком. — Если дом петролом облить — тушить поздно. А так, одним махом бы все проблемы хозяин решил. Брат погиб, а кто станет наследником брата? Вот и все. Милуд жену схоронил — да и нечего там хоронить было, пепел, тебя в охапку и ушел. Мы думали, сгинул он. А тут — наследник объявился. Эх, ну почему твоя мать шкатулку выкинула? А еще лучше, если бы ты вместе с отцом сгорел. Тогда бы и я тут не сидел…
— Ах ты, сволочь! — замахнулся Данут, но ударить не смог. Уж слишком мерзким и гадким показался ему старший приказчик. Ударить такого — все равно, что самому взять в руки дерьмо. Хотя, нет — дерьмо не такое противное…
Юноша выскочил из подвала, оставив Инвудаса наедине с мордоворотами. Уж что они сделают с ним сделают — утопят, живьем закопают, отпустят домой, это их дело. Мстить — так уж мстить. И мстить человеку достойному, а не жалкому слизняку. Такую дрянь можно лишь растоптать, растереть каблуком.
Другое дело — милейший дядюшка. Его он убьет сам.
Эпилог
Свадебный обряд в землях Фаркрайна проводят по — разному — где — то молодоженов посыпают лепестками роз, где — то им полагается выйти в море и наловить рыбы, где — то их запирают в подземелье, чтобы услышать писк летучих мышей, а где — то отправляют на скотный двор, поближе к коровам и овцам. Везде свои обычаи, символизирующие, впрочем, одно и то же — крепкую семью, множество детей — и жить, долго и счастливо.
В Тангейне, после церемонии в храме (на удивление, очень короткой), невесту и жениха отводили в лес, подводили к самому старому и могучему дереву. Отчего именно так, никто не знал, да особо никто и не мудрствовал — положено! Умники говорили — мол, пережитки прошлых времен, когда вместо храмов молодые шли в лес, кланялись ёлке или иному дереву. Но жрецы не спорили, а шли в лес вместе с молодыми супругами.
Данут и Тина стояли, упершись лбами в кору старого — престарого дуба, а жрец торжественно желал им прожить в мире и согласии столько лет, сколько лет этому дереву, народив столько детей и внуков, сколько желудей на ветках.
Данут никогда не относился всерьез ни к каким обрядам. В Единого верил, но вот в право кому — то становится посредником между ним и Богом — не очень. Вот и теперь, вминая лоб в ствол, тихонько радовался, что жрец не избрал, например, сосну или ель — и кора, не в пример шершавее, и шишек больше. Бедная Тина — сколько же ей придется мучиться?
Жених чуть было не захихикал, но приоткрыв глаз, увидел, как его нареченная, прижавшись к стволу, старательно шевелит губами, повторяя слова жреца. А лицо девушки в этот миг было таким … ну, таким светлым, ясным и чистым, что Дануту стало стыдно за собственное поведение. Он невольно стал вслушиваться в слова жреца — простые, без всяких словесных ухищрений, какими грешат незадачливые писатели и малообразованные люди, но отчего — то захотелось жить именно так, как предлагал святой отец — пожилой и благообразный, совсем не похожий на жреца, а скорее, как это ни странно, на мэтра Байна Периверта, хотя служитель Единого был высок ростом. В чем же они похожи? Пожалуй, и от того, и от другого исходила мудрость.
Эх, как же ему хотелось жить со своей любимой долго и счастливо, рожать детей. А разве, кто-то желает иного? Только последний дурак мечтает погибнуть в бою. Нормальный человек хочет лишь одного — крепких стен собственного дома, чтобы, было где поселить крепкую семью и, чтобы, было куда вернуться из дальних странствий (Нет — нет, дальних не нужно, можно что — то поближе, чтобы надолго не разлучаться.)
Задумавшись, Данут едва не пропустил фразу жреца.
— Отныне вы муж и жена. Единый Бог благословляет ваш брак, под его крылом вы можете жить долго и счастливо. Но сможете ли вы так жить, зависит лишь от вас. Сейчас вы должны попросить друг у друга об одном одолжении. Только об одном! Одолжение, просьба — не суть важно. Важно лишь то, что эта просьба должна будет исполнена.
Жрец смотрел на Данута. Молодой муж только пожал плечами. Что ему просить у Тины? О чем просить? Она уже сделала главное — отдала ему себя.
— А ты? — перевел жрец взгляд на юную супругу.
— Я хочу попросить… — начала Тина, но сбилась, беспомощно глядя то на мужа, то на жреца.
— Смелей, — слегка улыбнулся служитель Единого, а Данут ободряюще кивнул.
— Я хочу попросить, —
