Вдова и ее тринадцатилетний сын отправились вместе с ними.
~~~
Через неделю после того, как Фрэнсис отклонил предложение Сюзанны, он отправился по поручению отца в хижину Жаме. Он по-прежнему думал о Сюзанне Нокс, но теперь школа закрылась на лето, и тот день на пляже казался смутным и зыбким воспоминанием. Он не пошел на пикник и никак не сообщил ей об этом. Он просто не знал, что сказать. Если он и задумывался над тем, почему отверг ту, о которой столь долго мечтал, таким самобичеванием он занимался нечасто. Столько времени думая о ней как о недостижимом идеале, он не мог вообразить ее в другом качестве.
В тот день солнце уже клонилось к закату, и Лоран заваривал чай, когда Фрэнсис свистнул, подойдя к двери.
— Salut, François[10], — отозвался Жаме, и Фрэнсис толкнул дверь. — Ты по делу?
Фрэнсис кивнул. Ему нравилась хижина француза, совсем не похожая на дом его родителей: здесь всегда царил беспорядок. Вещи валялись вперемешку со шпагатом и гвоздями; у чайника не было крышки, но Жаме его не выбрасывал, потому что чай можно заваривать и без крышки; а в коробках из-под чая у него лежала одежда. Когда Фрэнсис спросил, почему он не соорудит себе комод, Лоран возразил, что этот деревянный ящик ничем не хуже другого, разве нет?
Они сели у двери, которую Лоран заклинил, оставив открытой, и Фрэнсис ощутил исходящий от француза запах бренди. Временами Лоран пил днем, хотя Фрэнсис никогда не замечал, чтобы это как-то на нем отражалось. Дверь хижины выходила на запад, и солнце било им прямо в лицо, так что Фрэнсису приходилось жмуриться и откидывать голову. Взглянув на Лорана, он увидел, что тот смотрит на него — в глубине его глаз сверкали золотые искры.
— Quel visage[11], — будто бы сам себе пробормотал он.
Фрэнсис не стал переспрашивать, решив, что к нему это не относится.
В воздухе царила поразительная тишина, нарушаемая лишь стрекотанием сверчков. Лоран достал бутылку бренди и, не спрашивая, плеснул немного Фрэнсису в чай. Фрэнсис бесшабашно-весело выпил: вот разорались бы родители. Он сказал об этом Лорану.
— Ну, не можем же мы всю жизнь радовать родителей.
— Вряд ли я их вообще когда-нибудь радую.
— Ты растешь. Скоро заживешь своей жизнью, а? Женишься, найдешь свое место в жизни и так далее.
— Не знаю. — Все это казалось невероятно, головокружительно далеко от сверчков, бренди и низкого мерцающего солнца.
— У тебя есть подружка? Та маленькая чернявая девочка — она твоя подружка?
— Э-э… Ида? Нет, мы просто дружим — иногда вместе возвращаемся из школы. — (Господи! Вся округа, что ли, считает Иду его подружкой?) — Нет, я…
Почему-то ему захотелось поговорить об этом с Лораном:
— Была девчонка, которая мне нравилась. На самом деле она всем нравится, она действительно милая и очень красивая… В конце учебного года она пригласила меня на пикник. Прежде она со мной никогда толком не разговаривала… и мне это, конечно, польстило. Но я не пошел.
Надолго воцарилось молчание. Фрэнсис чувствовал себя неловко и уже жалел, что заговорил об этом.
— Ничего страшного, mon ami[12]. Господи, все это ерунда.
Тогда Фрэнсис посмотрел на Лорана. У француза было очень серьезное, почти печальное лицо. Это из-за него? Что же, он только и умеет, что расстраивать людей? Может, так и есть. Ида последнее время всегда кажется грустной. Не говоря уж о родителях… они совсем угрюмые. Чтобы подбодрить его, Фрэнсис изобразил улыбку. А потом вдруг все изменилось. Время потекло очень медленно — или, наоборот, быстро? Он вдруг сообразил, что рука Лорана по-прежнему на его бедре, но теперь не похлопывает его, но гладит сильными ритмичными движениями. Он не мог оторвать взгляд от этих золотисто-карих глаз. Он чувствовал запах бренди, табака и пота и словно бы приклеился к стулу; руки и ноги отяжелели и застыли, словно наполненные теплой и вязкой жидкостью. Больше того, его тянуло к Лорану, и не было на земле силы, способной его остановить.
В какой-то момент Лоран встал и пошел закрыть дверь, но по дороге обернулся:
— Знаешь, ты можешь уйти, если хочешь.
Фрэнсис вдруг пришел в ужас и смотрел на него, затаив дыхание. Он не мог выдавить из себя ни слова, так что лишь качнул головой, всего раз, и Лоран пинком захлопнул дверь.
Потом Фрэнсис сообразил, что должен вернуться домой. Он даже вспомнил, за каким пришел инструментом, хотя это было в незапамятные времена. Он боялся, что, если уйдет, все станет нормальным, как прежде. Что, если в следующий раз, когда он увидит Лорана, тот будет вести себя так, словно ничего не произошло? Сейчас он выглядит совершенно расслабленным, натянул рубаху, зажал в зубах трубку, и вокруг его головы клубится дым, словно бы все было обычным повседневным делом и земля не сошла со своей оси. Фрэнсис боялся идти домой, боялся смотреть на родителей этими глазами и впредь всегда думать, не догадались ли они.
Не решаясь уйти, он стоял в дверях с крюком для свежевания туш. Лоран подошел к нему, улыбаясь своей недоброй улыбкой.
— Н… ну… — заикался Фрэнсис. Он никогда в жизни не заикался. — Так я приду… завтра?
Лоран положил руки ему на лицо. Большие пальцы, грубые и нежные, ощупывали его скулы. Их глаза были на одном уровне. Он поцеловал Фрэнсиса, и в этот момент его рот стал сердцевиной всей жизни.
— Если хочешь.
В ужасе и восторге Фрэнсис возвращался по тропинке домой. Какая нелепость: тропинка, деревья, сверчки, тускнеющее небо, восходящая луна — все выглядело точно так же, как прежде. Как будто пребывая в неведении, как будто не обратив внимания. А он шел и думал: «О господи, неужели это я?»
В ужасе и восторге: «Неужели это я?»
Сюзанна была забыта. Школа и заботы одноклассников ушли в далекое прошлое. Тем летом несколько недель он был счастлив. Он гулял по лесу, сильный, могущественный мужчина, владеющий тайнами. Он ходил с Лораном на охоту и на рыбалку, хотя сам не охотился и не рыбачил. Если они встречали кого-то в лесу, Фрэнсис кивал и отрывисто бормотал приветствие, глядя на конец лески или высматривая движение среди деревьев, а Лоран давал понять, будто Фрэнсис становится превосходным стрелком, зорким и безжалостным. Но лучшее время наступало, когда на исходе дня они уединялись в лесу или в хижине и Лоран становился серьезным. Обычно он уже был изрядно пьян, брал в ладони лицо Фрэнсиса и смотрел, смотрел, как будто не мог наглядеться.
Если вспомнить, не так уж много было таких моментов — Лоран настаивал, чтобы он не слишком часто оставался в хижине, иначе их могут заподозрить. Немало времени Фрэнсису приходилось проводить дома, с родителями. Это было нелегко — с первого вечера, когда он застал их садящимися за стол. Он показал инструмент.
