Итак... Убийца — или бандит, укравший «ХК-53, — заключил Олли, — или морской пехотинец, или офицер полиции, пытавшийся притвориться бандитом. Сравним с описанием Муки. Двое молодых парней-латиноамериканцев.
— Может, он ошибся, — сказал Мэнни, — или все придумал.
— Защищаешь своих, да? — спросил Кларенс.
— Это мог быть латинос, связанный каким-то образом с полицией или ВМФ, — сказал Олли, стараясь не обращать внимания на напряженную атмосферу.
219
— Что же, вы оба можете развивать свои теории, — сказал Мэнни, — но я сомневаюсь, что мы так до чего-нибудь дойдем. Почему бы нам не поместить в газете объявление с предложением тысячи долларов тому, кто сможет дополнить историю Муки? Я пошел. У меня еще одна встреча по делу Гейлора.
Олли кивнул, и Мэнни ушел, не удостоив Кларенса даже взгляда.
— И все-таки, я думаю, что это были бандиты, — сказал Олли Кларенсу, — но они где-то достали винтовку. Вопрос: где? Но я не стал бы полностью исключать и вариант с морскими пехотинцами и полицейскими. Я всегда готов принять любые версии. Напомни мне как-нибудь рассказать тебе об одном деле, которое я раскрыл по следам орангутанга.
— Орангутанга?
— Я также обзвонил всю округу, чтобы выяснить, не была ли украдена «ХК-53» с какого-нибудь оружейного склада. Ничего. Потом я разослал подобный запрос держателям оружейных лицензий Орегона. Тоже ничего, — в этот момент зазвонил телефон.
Пока Олли отвечал на звонок, Кларенс начал изучать лежащую на столе детектива кипу бумаг по делу Дэни. Он просмотрел записи свидетельских показаний и описания места преступления. Следующими в стопке лежали два больших конверта. Олли был поглощен разговором, повернувшись спиной к столу, и не видел, как Кларенс вытащил и открыл верхний конверт. В нем были три фотографии указателей улиц, окружающих дом Дэни, фотографии отпечатков ног и разбросанных по крыльцу гильз. При виде следующих снимков внутри Кларенса все сжалось. Дэни. Фелиция. Просмотрев их один за другим — все десять — он положил их обратно. С выпрыгивающим сердцем и судорожно сжатым желудком, Кларенс открыл второй конверт и невидящими глазами уставился на фотографии вскрытия. Десятки фотографий. Сюрреалистические картины, напоминающие образы нацистских концлагерей, которые невольно хочется принять за муляж, потому что ничто настолько ужасное не может быть реальным. Но если они настоящие, вам больше никогда не захочется жить на этой земле.
Все еще разговаривая по телефону, Олли обернулся. Увидев, чем занимается его гость, он быстро нагнулся через стол и выдернул конверты и фотографии из рук Кларенса. Тот не сопротивлялся.
Олли увидел взгляд Кларенса. В нем была пустота, которую медленно наполняло пламя.
ГЛАВА 13
Кларенс сидел в мастерской Дэни, где среди серых городских лабиринтов она творила свои прекрасные картины. На круглом деревянном столе, полированная поверхность которого была испещрена царапинами, стояли три плетеные корзины с баночками разноцветных красок.
Кларенс сидел на особом стуле — стуле, который он тщательно восстановил из оставшихся после обстрела обломков. Этот обитый парчой стул был наибольшей фамильной ценностью бедной семьи. Папа купил его для мамы в Миссисипи, когда Кларенсу было всего восемь лет. Тридцать четыре года назад. Опять этот нежный, еле уловимый запах духов мамы — как от той вышивки, которая раньше висела в его подвале, а теперь была надежно спрятана. Кларенсу не хотелось вывешивать ее в этом квартале, где ее могли выбросить или украсть.
Всего лишь месяц назад он сидел в этой же комнате на старом мамином стуле и смотрел, как сестра рисует. Дэни тогда сказала, что часто при виде этого стула представляет, как на нем сидит мама, наблюдая за ее работой. Один из холстов накрыт большой скатертью — в точности как в тот день, когда Кларенс был здесь в последний раз — в день убийства Дэни. Тогда сестра сказала: «Не снимай», — и Кларенс до сих пор так и не приподнял эту скатерть, чтобы посмотреть, что под ней. Его не покидало ощущение, что в тот момент, когда он это сделает, Дэни уйдет навсегда.
Он вспомнил вопрос Дэни о его дальтонизме.
— Ты же не полный дальтоник, когда все цвета выглядят только различными оттенками серого. Ты просто не можешь увидеть некоторые цвета или же путаешь те, которые видишь. Так?
Кларенс пожал плечами.
— Ну, да.
— Цвета говорят нам кое-что о Боге, — сказала она.
— И что же?
— То, что Он ценит разнообразие, многогранность и красоту. Он — художник, и, дав нам глаза, чтобы мы могли видеть различные цвета, Он дал нам возможность ощущать все, что есть в жизни.
— Не знаю, сестренка. Иногда я думаю, что лучше быть полным дальтоником.
— Но тогда мы видели бы все в серых тонах.
— И, может быть, красный, желтый и коричневый цвета не имели бы такого значения, и наши расовые проблемы были бы решены.
— Это было бы так скучно.
— Лучше скучать, чем умереть. Или ты так не думаешь?
— Если бы мы смотрели на Бога как на Художника, сотворившего каждого из нас, то убийств вообще не стало бы.
— Да уж. И человечество жило бы долго и счастливо. Но, к сожалению, сестренка, это не так.
Кларенса не переставали удивлять идеализм и романтизм Дэни, которые она унаследовала от отца. Учитывая те трудности, с которыми она сталкивалась, от нее можно было бы ожидать большего цинизма. Наверное, Кларенс выполнил норму по цинизму за двоих.
Наконец, он решился. Подойдя к холсту, Кларенс медленно приподнял край скатерти, чтобы взглянуть на картину. Он открыл, наверное, восемьдесят процентов, но понял, что там изображено. Это была Дэни. Автопортрет. Она умерла, не успев закончить эту картину.
Внизу аккуратным, ровным почерком Дэни было написано: «Для Анци. Спасибо, старший брат, что всегда был рядом».
В воскресенье утром, войдя в «Авен-Езер» (церковь Дэни), Кларенс услышал тихую мелодию в стиле «соул» — печальную и радостную одновременно. Помещение пестрило яркими цветами:.красные и голубые, желтые и зеленые. У многих женщин на шее были украшения — в основном дешевые. Одетые
