class="p1">— Не знаю, вдруг действительно встаю и хожу — пробормотала я. — Никто не ловил, но я же одна живу.
Супруги переглянулись, и Светка обвиняюще сказала мужу:
— Все-таки твой братец — скотина бесчувственная!
— А я-то здесь причем? — отрекся Кирилл. — Я ему, между прочим, намекал.
— Да не в этом смысле — поспешно остановила их я. — Даже если я хожу во сне, как это объясняет появление монет и прочего? Я лунатичка-клептоманка?
— Вряд ли двухдолларовые купюры 1863 года можно где-то тырить пачками — заверил Кирилл. — Но возможно во сне в тебе просыпаются экстрасенсорные способности, и ты начинаешь искать клады? Я где-то читал, что так бывает. Ты же сейчас в какой-то великолепной ретро-развалине квартируешь, как рассказывал Юрка. А это в смысле кладов потенциально очень-очень многообещающие места. В основном нумизматические ценности именно так и находят.
Красиво. Мало что объясняет, но дает некоторую правдоподобность. Какой молодец брат у Домовенка!
Тут где-то в глубине дома раздался сигнал вызова.
Светка подскочила:
— Это мой старый планшет! Я уж думала, совсем сдох.
Она побежала к внезапному средству связи. Было слышно, как завопила:
— Молодец! Приезжай скорее!
Победно размахивая облезлым планшетом, Светка вернулась в комнату и объявила:
— Это Юрка! Говорит, «товар скинул без накладной. Обошлось».
Зажуй меня акулы напополам, как же мне полегчало! Я была уверена, что Юрку задержат и посадят. Причем исключительно из-за меня. На душе такая тяжесть висела, что хоть в голову себе стреляй. Конечно, еще все может осложниться, на нас могут выйти, но хоть пока обошлось.
Светка сказала, что мне нужен свежий бульон, да и вообще пообедать требуется, ибо «мучения в заложниках страшно изнуряют». Кирилл был согласен и пошел за бутылочкой чего-то, снимающего стресс.
Медлить я не стала. Нога ныла и зудела, но слушалась. Доскакать до окна и выбраться наружу ничего не стоило. Говорят, лунатики способны ходить по крышам с закрытыми глазами, в этом они похожи на Маргори-тян.
Едва я успела выйти за ворота, как в доме стали кричать и звать меня. Нет уж, такой незваный гость как я, хуже всего татаро-монгольского ига. Я похромала под прикрытием забора и сразу свернула в проулок.
К счастью, в моей чудесной курточке завалялась случайная тысяча. Я прошлась до дальней остановки автобуса, нога потихоньку расходилась. Джинсы опять съезжали, я туже затянула бант и подумала, что недурно было бы на этой ленте и удавиться.
До Застоньевского я добралась уже в сумерках. Веры Павловны не было, я кое-как приняла душ и завалилась на диван. Выбор был прост: сразу начать реветь или подождать, уйти в сон и там навсегда затеряться? Я понимала, что Домовенок меня не простит. И это оказалось неожиданно жутко больно.
Насчет выбора между двух вариантов я оказалась не права. Был третий: я тупо заснула, проспала до семи утра, и к телевизору, естественно, не вставала.
Глава 18
Я проснулась и решила не идти на работу. Потом решила пойти. Пистолета, чтобы аккуратно и чисто прострелить оба виска, у меня не было, яда тоже. Следовательно, какой выбор? Пойду и убью себя бессмысленной работой.
Аппетита у меня тоже не было, поэтому ушла я потихоньку, общаться с напевающей на кухне Верой Павловной не было сил.
Дыра в заборе меня, помятую и с припухшими глазами, сочувственно пропустила. Глядя исключительно под ноги — кроссовки после вчерашнего были запятнанными и исцарапанными, я вышла к метро. Тут меня взяли за локоть. Я вырвала руку, почти счастливая, что сейчас можно кого-то ударить, свалить жестким Агэ-цуки и добавить с ноги Кин-гэри, но человек догадливо отскочил.
Домовенок.
Что тут сказать? И вечером, и когда проснулась, и когда ходила в ванную, я мечтала услышать стрекот мотоцикла. Но его не было. А теперь есть, без всякого стрекота.
Мы молчали. Потом Юра сказал:
— Не бледней.
— Сам-то…– пролепетала я.
Нас толкали и задевали. Я отошла и села на поребрик между машинами. Юра пристроился рядом, но не слишком близко. Мне не хватало этих тридцати сантиметров. Наверное, их уже не вернуть. Хотя может, это он моего Агэ-цуки опасается. Он же чуткий. Мне хотелось плакать, но все девчонки во мне сказали «только попробуй!»
— Ты что тут делаешь? — наконец прошептала я.
— Хотел тебя на работу проводить. Но я ваш проклятый Застоньевский найти не могу — мрачно объяснил Домовенок. — Прямо наваждение какое-то.
Я кивнула. Это у нас бывает, кошка тому свидетель.
— Поехали, опоздаем — он подал мне руку.
Почему меня так пробивает от одного касания? Стыдно даже признаться.
В метро, как назло, было тесно. Мы оказались прижаты, я смотрела в ворот Юриной куртки, а проклятое тело реагировало. Инстинкты, вы что с больной девушкой делаете⁈ Нельзя же так нагло и открыто… Дыхание сбивалось, но мне все равно стало чуть легче. Как бы там не было, он пока рядом.
Перед офисом Юра взял меня за плечи и сказал:
— Работай спокойно. Вечером поговорим.
Ага, «спокойно», еще издевается. Самое жуткое — мне показалось, что он хотел поцеловать меня в лоб. Совсем уж как покойницу.
Юра пошел вперед, сегодня он был не кожаный, а незаметный, в джинсовой куртке и армейских штанах с большими карманами. Непонятно почему я вообще взгляд не могла оторвать.
Я собиралась страдать, а не работать, но офис такое специфичное место, где страдаешь так, как складываются обстоятельства, а не так, как хочется. В общем, загрузилась на полный статус, а еще этот принтер, акулами не дожеванный, чтоб его громом разразило…
Минуло только полдня, было понятно, что до вечера и объявления приговора мне не дожить. Я на автомате поплелась обедать.
Юра меня ждал перед входом. Да что ж он такой благородный, я же не вынесу, сейчас слезы брызнут. Но со мной была квартирмейстер, и перед самым страшным абордажем мы слез никогда не допустим!
Мы молча пошли в блинную.
Я полила блинчик сметаной, полила еще раз и поняла, что в горло все равно не полезет. Нужно извиниться. Пусть формально, все равно не простит, кто же такое простить способен. Но все равно нужно извиниться. И я сказала:
— Спину покажи!
Ой! Это кто мне так язык дернул⁈ Маргита? Или я уже сама?
Юра безмолвно встал, снял джинсовку и задрал футболку.
Рубец впечатлял. За соседним столиком тоже оценили,
