Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
ведётся рождённое встарь:
Симуранам сыновствует праведный царь.
Как узнать, что случится на сломе времён?
Может, будет вторично царевич спасён…
Тень Крыла трепетала на краю зрения, слушала, признавала Облака равным. Пальцы сами собой летали по струнам. Украшали голосницу звёздами, цветами, студёными брызгами волн. Облаку давно не случалось играть и петь с таким вдохновением. А всё оттого, что не просто поймал настрой позорян – вошёл в их сердца, подслушал тайные мысли. Боярин Кайден в середине песни прикрыл ладонью глаза, да так и не отнимал, пока дрожало в воздухе бесконечное послезвучание струн. Затем поманил Облака. Ощупью нашёл его руку, надвинул серебряный обруч, тёплый с собственного запястья.
– С Беды так не ликовала душа! Гуслям радовался последний раз ещё при Аодховом дворе… Ты, залётный соловушка, песни эти сам сложил или у других взял?
Облак не покривил душой:
– Эти я перенял, всемилостивый боярин.
– А свои есть?
– Как не быть, высокоимённый господин мой.
Пиршественную палату озаряли всё те же зелёные пламена. Светильники заправляли местной извинью, не годившейся для напитков. Странный свет вначале мешал, потом глаза привыкали.
Гволкхмэй Кайден медленно проговорил:
– Слава певца – в обретении слов, возносящих подвиг достойных. Иные сулят гусляру награду за прославление, но мне нет в том нужды. Скажи, добрый Облак, можешь ты спеть мне… о белом кречете, утраченном на охоте? О том, как сокольник тоскует по верному другу, ищет его, но всё зря. И вот минуют годы, и вдруг, отколь ни возьмись, слетает знакомец, ведёт охотника за собой… а там гнездо с двумя соколятами, готовыми встать на крыло. И от каждой добытой дичины по пёрышку, по волоску для хозяина сбереглось?
В пятнах серого студня, затянувших зрачки, резче обозначились кровяные жилки. Боярин напряжённо подался вперёд, ловя ответ гусляра.
– Отчего же не спеть, – начал Облак медленно, осторожно. – Хочешь, господин, спою прямо сейчас, с думки? Твоё слово о кречете касается сердца, красный склад уже просится на язык, а пальцы тянутся к струнам… – Сглотнул, добавил: – Одна беда: песня, рождённая от мгновенного вдохновения, подобна скороспелой любви. Обе на другой день теряют половину красы… это если удаётся внятно припомнить.
Вдоль длинного стола, от почётной лавки до приставных скамеек подда́тней, прокатился смех.
– Я к чему, всемилостивый боярин… – продолжал Облак. – Если тебе нужна песня не только ради нынешнего веселья, прикажи лучше повременить. Когда для врагов настанет пора скорби, я сумею отблагодарить твоё терпение песней, которую в самом деле понесут от очага к очагу.
Гволкхмэй Кайден величаво кивнул. Расправил напряжённо сжатые кулаки.
– Персты у тебя, игрец, червонного золота, гортань в серебре, под языком жемчуга. Твоё суждение верно. Я ждал много лет, несколько лишних дней погоды не сделают. – Подозвал кравчего, вновь воздел над столом резной ковш. – За праведного сына державы, что скоро украсится Справедливым Венцом! Пусть на рогах его белого оботура пребудет ужас обидчикам, на крепкой спине – всем подданным упование!
Дружина оглянулась на воеводу. Сиге Окаянный, с детства заклявшийся от царской службы, двумя руками принял братину.
– Мы, – сказал он, – идём тропой наших отцов, а те проложили нам путь опричь царского двора. Однако ты прав: самодержец в Андархайне лучше самотовщины.
Омочил усы, пустил чашу дальше. Сам вполголоса обратился к боярину:
– Скоротеча Югвейн в дороге немало мне порассказывал. Он славил твою любовь к мирному житию и умение делать недруга если не другом, так добрым шабром. Что же ныне случилось?
Воины и охотники веселились от души. Облак звенел струнами, озорно повествуя о косах выскирегских красавиц. Два вождя мало пили и ели, больше беседовали. Боярин покачал головой, снова добела сцепил пальцы.
– Когда царь Аодх послал праведного Гайдияра на Пропадиху, я ехал в свите царевича. Ардар Харавон достойно принимал великого гостя. Чтобы щедрость не обернулась красному боярину разорением, царевич послал меня с охотничьей дружиной добыть гусей-лебедей…
Эту повесть Окаянный слышал самое меньшее трижды. Однако терпеливо слушал, временами кивая.
– В одном винен: ловецкое рвение далеко меня завело, – продолжал боярин Кайден. – Я последовал за стаями дичи, откочевавшими к северу. Когда схлынуло пламя и унялся каменный дождь, я пытался вернуться… Увы, земли сделались непроезжими. Едва сыскав тропку, я встретил злого Кудашку и варнаков, теснивших беззащитный народ. Я всю жизнь был государевым человеком, воитель. Мог я мимо проехать, оставив на поругание царскую честь?
Воевода смотрел на Гволкхмэя Кайдена с новым вниманием. Вольно или нет, рассказ трогал ниточки, тянувшиеся к сокровенному.
– Поэтому я и не вернулся к царевичу! – Боярин, тяжело помолчав, словно повязку с засохшей раны рванул. – Избы отстроятся, а народишко…
– Бабы ещё нарожают, – пробормотал Окаянный. – Так всегда говорят, когда война или мор.
– И мне так твердили. А я будто знал, что бабам чрева замкнёт!.. Я сложил своё имя и сан, предпочтя сохранить государю одно из малых племён. Пусть, думал я, Гайдияр меня опалит, ибо не дождался когда-то…
Окаянный взял лепёшку, концом ножа поддел козьего масла.
– Значит, ты был уверен, что Гайдияр на Пропадихе не пропадёт.
– Он первейшей руки воин. И ближники при нём под стать, что́ им какие-то рудокопы? Скажи, разве я ошибся в царевиче? Мы здесь обитаем в бедности и глуши, но не в безвестности. Я знаю, что Андархайне скоро встречать Ойдрига Первого и поворачивать страницу лествичника во имя новой ветви, новой вершины.
Окаянный нахмурился, положил было нож… счёл за благо смолчать.
– Пусть однажды, объезжая страну, он найдёт меня взором, и я скажу ему: царь! Волен ты в моей голове, а в чести не волен никто. Во имя святого Огня правь достойно людьми, что я сберёг для тебя!
Окаянный всё же начал:
– С годами многое изменилось…
Гволкхмэй Кайден по-своему понял его:
– Прости, воевода, болтливого старика, забывшего, когда последний раз гостей принимал… Ковш мне! – (Меньшедомок расторопно подал братину.) – Пью за оружную руку, простёртую над снегами и стужей! За подмогу, пришедшую, когда уже и не ждали!
Чаша отправилась дальше. Окаянный напомнил:
– Так на что я понадобился тебе?
– Снежинка к снежинке, и вот уже земли не узнать, – усмехнулся боярин. – Я постарел и ослеп, а дикое племя, сидящее в Дымных болотах, впало в ничтожество. С год назад чувары отказали в лекарстве моему хворому младшему сыну, потом ввадились таскать у гнездарей девок. Когда же меня по старой памяти угораздило попросить их о малости… В те дни пришла гибель моему последнему соколу, чувары же знают подход к удивительному местному зверю. Здесь водятся симураны, друг мой.
– Вот как, – удивился воевода. – Симураны! Друзья
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
