словно она — пустое место?
— Надо выпить, — мрачно решает Обухов и достаёт из бара бутылку пива. Мне протягивает безалкогольное, и я жадно пью, не ощущая вкуса.
— Значит так, — Арам достаёт пачку сигарет, крутит в руке, но так и не решается закурить. Смотрит на меня тяжёлым взглядом, подходит и вдруг руку протягивает: — Прости, парень, рефлекс.
Пожимаю плечами, отвечаю на рукопожатие. Кожа на лице пульсирует, но хрен с ним, заживёт.
— Рузанна, в машину, — приказывает, и тон его не терпит возражений. Сестра вздрагивает, сжимается в комочек, но не двигается. — Ты глухая? В машину!
Рявкает так, что глохну на секунду, но Рузанна упорно стоит и не двигается. Только смотрит на Арама исподлобья.
— Не пойду, ты его убьёшь, — говорит тихонько, а Арам устало вздыхает и глаза закатывает.
— Хотел бы, уже убил, — и я понимаю, что не врёт.
Никита рукавом кровь из-под носа вытирает, молчит. Правильно делает, ибо в любой момент Арам снова может взорваться. Он как облитая бензином сухая щепа. Спичку брось — полыхнёт до неба.
— Рузанна, я тебя умоляю, не доводи до греха, — просит и взгляд теплеет. — Ты зачем мне, дурочка, врала? Я же знаю, что это он, мне Арсен сказал, он вас видел. Дело пяти минут было пробить его и адрес.
Рузанна вздрагивает и снова плачет. Арам, потеряв ко всем нам интерес, обнимает сестру, снова называет дурочкой, скупыми движениями по голове гладит. Приговаривает на незнакомом языке, в объятиях баюкает, а она такая маленькая на его фоне.
Никита съезжает на пол, будто все силы потерял, в стену затылком упирается, закрывает глаза. Вердикт ждёт, ни на что особенно не надеясь. Его даже жалко сейчас, хоть и противно таким видеть.
— Правда, иди в машину, я обещаю никого не трогать. Обещаю, слышишь?
Рузанна кивает и, быстро глянув на Никиту будто бы с разочарованием, но и с нежностью. Выходит из комнаты, не обернувшись. Хлопает входная дверь, и мы остаёмся вчетвером.
— Значит так, — Арам достаёт телефон, что-то на экране рассматривает и прячет его в карман. — Времени мало, потому тезисно. Я не убил тебя, Никита, только потому, что моя сестра попросила. Она для меня всё. Но ты обидел её, унизил и опозорил.
— Жениться заставишь? — усмехается Никита, не открывая глаз.
Арам удивлённо смотрит на него, а после, запрокинув голову, хохочет.
— Ты решил, что я эдакий неандерталец, который готов на всё, чтоб позор сестры покрыть? Даже выдать сестру за ничтожество? — он брезгливо кривит губы, словно ничего противнее в жизни не слышал. — В своём уме?
— А как же позор?
Арам загадочно молчит, и мне не нравится блеск в его глазах.
— Такой позор хорошо бы кровью смыть, — и снова хохочет, глядя на бледного расхристанного Никиту. — О, напрягся. Не обгадься.
Никита многое бы сказал, но похоже Арама он действительно боится.
— Я приехал не сватать тебя. Пф, вот ещё.
— Тогда зачем?
— Хотелось посмотреть на тебя. Скажи ты, что любишь её, я бы на многое глаза закрыл, но ты урод и ногтя её не стоишь. Ни о какой свадьбе речи быть не может. Я слишком люблю свою сестру, чтобы делать несчастной. Ей, дуре, и так хватило.
— А как же ребёнок?
Арам трёт подбородок, размышляет.
— Воспитаем, — пожимает плечами. — У нас семья большая, младенцу места хватит. Он будет самым счастливым, душой нашей. Отец ему такой точно не нужен, а Рузанке муж такой тем более.
Арам долго смотрит на Никиту, размышляет о чём-то, а я выталкиваю Обухова прочь из комнаты, потому что больше не хочу быть даже свидетелем этого, не то что участником.
— Пойдём к девчонкам, — предлагает Илья, и на этот раз речь не про общагу, а о соседнем доме. — Яську надо с выпиской поздравить.
Мы набираем в кладовой полный пакет разной съедобной ерунды, Илья, поразмыслив, бутылку испанского вина прихватывает. Когда оказываемся на улице, Илья спрашивает, глядя куда-то вдаль:
— В какой момент мы не заметили, что он такой трус?
Пожимаю плечами и иду к лазу между заборами, о котором почти никто не знает. Он остался после какого-то ремонта, скрытый за чахлыми кустами.
В голове мелькает мысль, что надо бы его заделать, потому что Никита знает о нём тоже, но отмахиваюсь от этих глупостей. Зачем ему пользоваться лазом? Ерунда.
— Думаешь, Арам не убьёт его?
— Уверен, что нет, — я отодвигаю доску и влезаю первым. — Пусть сами разбираются, меня уже тошнит от всего этого. И от Никиты тоже.
45. Ярослава
— Таблетку выпей, — шёпотом приказывает Демид, когда от заказанной пиццы не остаётся и следа, а на часах глубокий вечер.
Илья развлекает девочек какими-то спортивными байками — по нему видно, что он никак не может жить без футбола. Травма его тяготит, бесит, а на поле очень хочется. Потому большинство его рассказов о футболе и лучших футболистах мира. Кажется, он знает о них всё! Чем жили, дышали, что любят, к чему стремятся. В такие моменты он одухотворённый, увлечённый и даже Даша, которая на словах его терпеть не может, смотрит с уважением. А может, даже с обожанием.
Мне кажется, он ей нравится. Оттого Даша так яростно сопротивляется. Сестра её настроила капитально против святой троицы, наговорила много, да только чудит из всех один Никита. Но Даша полна негатива, и это сложно искоренить.
Против заложенных установок сложно идти, с ними трудно бороться. Но, судя по выражению лица Даши, она готова перейти в отношениях с Обуховым на новый уровень.
— Ну, ты не слышишь меня? — Демид касается моей спины, проводит вверх от поясницы к лопаткам. — Непослушная девочка не хочет пить таблетки?
— Я забыла о них! — восклицаю, но слышит меня только Демид, остальные болтовнёй заняты. Разбрелись по комнате, смеются, какие-то мелочи на полках рассматривают. Илья любознательный, ему будто бы всё интересно. — Подожди, сейчас.
Я бегу в свою комнату, где на тумбочке пакет с лекарствами. Их нужно принимать ещё неделю по чёткому графику, только у меня голова дырявая и если бы не Демид, плакало моё лечение.
— Ты воду забыла, — Демид входит в мою комнату, но не торопится проходить.
Так и застывает на пороге. Будто разрешения ждёт, бутылку воды мне протягивает, а я благодарно улыбаюсь, потому что и правда, забыла напрочь. Вообще рядом с ним у меня удивительно пустая голова. Вернее, в ней одни глупости.
Забрасываю в рот парочку пилюль, запиваю, морщась от горького привкуса таблеток. Демид смеётся и всё-таки проходит в комнату, останавливается рядом.
Пугаюсь. Потому что
