Ты и я вдвоём одно,Пусть и ссоримся мы, ноЯ и ты втроём одно.Я пришёл в ужас и принялся барахтаться в ледяной воде, в поисках берега. Наконец оказавшись на земле, я был вынужден идти пешком к месту привала голым, словно новорожденный, пока обсыхал от воды. По дороге в сени деревьев я услышал шелест и остановился – то ли надо было во имя приличий закрыть руками член и яйца, то ли поднять руки, сжать их в кулаки и защищаться.
– Молли? Это ты? – окликнул я. Снова шелест; из подлеска вышло чёрное существо, расправило крылья и взлетело на деревце у берега. То был ворон, чёрный как уголь, с острым обсидиановым клювом, в котором извивалась маленькая зелёная змейка.
Взглянув на меня, птица одним махом заглотила змею, потом склонила голову, моргнула блестящими чёрными глазками и взлетела, издав крик. Её возглас был похож на какое-то слово – беги, беги?
Вернувшись, я оделся, упал на землю и пребывал в бессильном ступоре, пока Десро меня не разбудил уже после наступления тьмы:
– У нас осталось немного жареной белки и форели с луком, мистер. Если хотите, идите к костру.
Он ушёл. Я не мог вызвать в себе ни голода, ни жажды, но всё равно пошёл за Десро. Он поставил передо мной остывающую сковороду, и я принялся воспроизводить механический процесс: зацепить кусок, поднять ко рту, обхватить губами и языком, прожевать, проглотить. Я не чувствовал, что́ ем и каково это на вкус, только ощущал, что много костей. Десро принёс фляжку с самогоном; я отпил, но не почувствовал жжения или опьянения. Всё словно под покрывалом. Всё состарилось и истлело. Всё моё тело казалось древним.
– Завтра к вечеру будем в Кипердилли, – сказал Десро. – До места, где Хелл-Крик впадает в реку, всего полтора километра. Оттуда вверх по долине, мимо Игольного Ушка, как оно тут называется.
– А потом, – сказал я.
– А потом можете делать то, за чем пришли. Мы будем в Кипердилли, где чёрные сады.
– Чёрные?
– Деревья там чем-то заболели – яблоки пошли чёрными точками. Хотели поджечь сады, чтобы зараза не разошлась, но, говорят, не смогли. Сады раньше были красивыми, – он вздохнул и поворошил костёр палкой. – Тогда все ушли оттуда в Маунтин-Вью, или Гайон, или Батсвилл, или Калико-Рок – кто куда. Всего-то и было, что ферма да пара семей.
– И семья Хайнсов?
– Да, Хайнсы. Артисты. С ними Лавы, Сэйлоры, Ивенсоны, Бриры… Все разошлись, – у Десро был потерянный вид. В глазах отражался жёлтый огонь. – Оливия была из Сэйлоров. Скучаю по ней.
Молли крепко взяла отца за руку. Одного простого жеста хватило, чтобы я почувствовал себя чужим при интимной семейной сцене.
– Вы нехорошо выглядите, мистер. Вам бы отдохнуть, – сказал Десро. Я погрузился в беспокойный сон, где видел Инсулла, мать, Шато-Тьерри, Сомму, обстрелы, горящих лошадей, Западную Африку, Австрию, Французскую Гвинею, новые специи, корицу, ароматические масла. Весь мой жизненный опыт замкнулся в круг, словно пластинка, воспроизводившаяся снова и снова.
… «Кто сидит за этой стенкой? Я один владыка здесь!» – говорит он. Ему черти: «Но такой моментик есть…» Стак решил, что это плохо, и они лежат в пыли, злой владыка Стаколи…
Помню утро – на востоке занялся свет, озаряя небо над краем земли; Уайт-Ривер плыла, издавая едва слышный шёпот падающего стекла, бесконечное бульканье воды. Она оставалась бело-синей – ещё не впала в реку Арканзас, полную грязи.
Мы встали. Десро, как обычно неразговорчивый, не стал разжигать огонь; я поднял свой узелок, в котором было совсем немного (в том числе этот дневник), и мы пустились в путь.
Наконец мы пришли к чёрному саду, оставив позади Хелл-Крик. Деревья ещё росли – недуг выжал всю жизнь из их корней, очернил их листья, скрутил и изломал стволы, но не убил. От земли поднимался густой, сладкий, приторный запах; чернозем под ногами с каждым шагом выбрасывал вверх плодоносные споры. Вокруг сада, будто забытые стражи, стояли чёрные заплесневелые остовы домов, сараев, загонов, зернохранилища, ветхой и ржавой силосной башни.
– Вот здесь жила твоя мама, Молли, – сказал Десро. – Она ещё не уехала к нам, а всё уже разваливалось.
Юное лицо Молли выражало сдерживаемые чувства – подозреваю, отвращение и некоторый страх.
– Вон каменный сад, мистер Паркер, – сказала она, указывая на запад.
Невзирая на свой недуг и опавшие плоды, ряды яблонь сохраняли военное построение: иногда они стояли по диагонали к моему полю зрения, и с каждым шагом казалось, что миром управляет божественный порядок, что всё здесь выстроилось по линеечке специально к моему прибытию… ещё шаг, и построение распадалось, сменяясь хаосом. Консонанс и диссонанс, крещендо и диминуэндо.
