безопасности. Относительной.
— Сейчас один из эпизодов, когда из — за меня ты делаешь странные вещи?
— Честно, Лео? Не знаю. Я не уверена, что делать со всем этим. Ты ушёл. Вернулся. Не сообщил мне, а затем появился на моём занятии, и я узнала, что у тебя опять рак. Я не знаю, что делать со всем этим. Но знаю, как поступить дальше. Знаю, что хочу быть с тобой, бороться с тобой, но понятия не имею, как пройти через это.
— Понимаю. — Решив, что прикасаться ко мне снова безопасно, Лео дотянулся до моих рук. — Как я уже говорил ранее, я встретил эту девушку в больнице. — Мои ладони начали потеть в его. Он не заметил, а если и так, ему было всё равно. — У неё была четвёртая стадия. Как и у меня. Но дело вот в чём. У неё не было никаких симптомов. Врачи не нашли ни одного намёка на то, что у нее меланома. Но она была там, росла внутри неё, один за другим поражая её органы. Прежде чем она осознала это, её организм оказался полностью охвачен раком, тот пронизывал каждый сантиметр её тела. В прошлый вторник ей сказали, что осталось жить ей меньше трёх недель.
— Это ужасно. — Правда. Я не могла вообразить, насколько. И не хотела. Ваш мозг запрограммирован защищать вас от таких вещей, но за душой остаётся право на сопереживание. — Мне так жаль.
И он снова рассмеялся, и я поняла, о чём он подумал: «Ты говоришь так, словно имеешь к этому какое — то отношение».
— Ужасно. Но знаешь, что хуже всего?
— Чем то, что тебе осталось жить лишь три недели? — Ничего. Я сомневалась, что могла узнать что — то хуже, чем то, что известно количество оставшихся мне дней. Что моё время на исходе.
— Знаешь, что? Быть живым, но вести себя так, будто ты уже мёртв.
Ужас. Думаю, это горькая правда. Я не размышляла об этом в таком ключе. Вся эта ерунда о наполовину пустых бокалах. Я предпочитала, чтобы мой был наполовину полон, желательно красным вином.
— Это то, как ты проводил дни? — спросила я. Честно говоря, не складывалось такого впечатления, что Лео полностью разочаровался в жизни. Время, проведённое нами вместе, было наполнено энергией, которая билась в собственном ритме. Если до этого он жил лишь в полсилы, я не могла дождаться, чтобы увидеть, как он выглядит, когда ни в чём себе не отказывает. Мне не терпелось начать с ним этот путь, полный целительной силы.
— Перед смертью мама оставила мне письмо, в котором наказала, чтобы я не позволил никому себя сломить.
Я кивнула.
— Да.
— Поэтому, может, я позволил не кому — то, но чему — то сломить меня. — Лео наклонился ближе. Его дыхание коснулось моей кожи. Если бы лизнуть пустоту не было безумием, я бы поддалась соблазну и подъела весь воздух, который доходил до меня с его стороны, как когда высовываешь язык, чтобы поймать капли дождя. Я плотно сжала губы и продолжала слушать. — Рак одержал надо мной верх, Джули. Я позволил этому случиться. Я позволил статистике влиять на моё восприятие и определять степень моей веры.
— Я могу представить, как такое произошло. Лео, вполне естественно чувствовать себя так. То есть, я так думаю. Я не была в твоей шкуре.
— Нет, — усмехнулся он, опустив голову. И посмотрел на меня сквозь тёмные ресницы, уголки его губ изогнулись. Чёрт возьми, он выглядел так сексуально. Даже когда говорил о раке и смерти. Как у него это получалось? — Нет, тебе просто нравится обливать меня кофе.
Я не смогла сдержать улыбку, вспомнив тот день. Это было не так давно, но теперь всё в моей жизни и будущем по — другому. Иногда перемены к лучшему.
— Я думала, что мы сошлись на том, что я пыталась раздеть тебя, — прыснула я и одарила его собственной кокетливой ухмылкой.
Лео замер.
— Впоследствии оказалось, что ты получила больше, чем ожидала, верно? — Я увидела боль в его глазах, он поменял позу, ткань у воротника натянулась рядом со шрамом, выглядывающим из выреза. То был уродливый рубец, который никоим образом не портил его красоту. Казалось глупым, что люди говорили, будто красота заключена во внешности. Они все неправильно поняли. Нет ничего плохого в том, чтобы быть физически привлекательным. Красота исходила изнутри и просачивалась наружу, и Лео представлял собой самого красивого мужчину, которого я когда — либо встречала.
— Лео, я люблю тебя. Надеюсь, ты знаешь это. — Вдруг мой телефон вырубился, и песни перестали проигрываться. Стало тихо, только сквозь закрытые окна с улицы доносились приглушённые гудки автомобилей и гомон толпы. Прежде я не говорила ему этих слов, хотя казалось, что они долго ждали своего часа, чтобы сорваться с моего языка. — Единственное, на что я рассчитывала после встречи с тобой, так это то, что ты станешь моим новым вдохновением, но ты дал мне намного больше, чем это. — С осторожностью я поднесла палец, чтобы провести им вдоль шва на шее. Я не была уверена, причинит ли ему это боль, но мне требовалась ощутить его.
Сначала Лео поморщился, закрыв глаза, но затем расслабился под моим прикосновением и позволил оставить там руку. Я почувствовала у себя под кожей края раны и то, как их сшили вместе.
— Тот рисунок, что я изобразила сегодня. Знаешь, что случилось, когда я делала набросок?
Он покачал головой в качестве «нет», как будто слова не могли выбраться наружу.
— Это первая работа, создавая которую, я по — настоящему была переполнена эмоциями. — Обхватив его щёки ладонями, я притянула его ближе к себе. Он переметил вес, чтобы придвинуться. — Благодаря тебе, сегодня я стала художницей, Лео. Потому что теперь я знаю, каково это — создать то, что представляет собой продолжение моей души. Такое случается с подлинными творцами. — Он не позволил мне добавить что — то ещё: рот Лео встретился с моими. С наших губ сорвались вздохи удовлетворения, Лео отстранился и недоверчиво покачал головой. — Ты стал продолжением моего сердца, Лео, теперь моё бьётся ради твоего. Поэтому, если когда — нибудь снова у тебя возникнет соблазн запереть его на замок, позволь моему принять эстафету, хорошо?
— Ты же понимаешь, что я не заслуживаю тебя, да? — Он прикусил нижнюю губу. Чёрт, это возбуждало. Мне пришлось напомнить себе, что, скорее всего он перенёс операцию лишь пару дней назад. Сомневаюсь, что доктор разрешил ему тот вид физической деятельности, что был у меня на уме.
