Свое возбуждение он решил разрядить на подвернувшемся под руку молчаливом, терпеливо сносящем оскорбления мужике в дешевой матерчатой куртке.
Дмитрий применил свой вариант снятия сексуального напряжения. Его ладонь, превратившаяся в стальные тиски, сжала эрегированный детородный орган качка, распиравший ширинку модных штанов в стиле «хип-хоп».
— Ты че! — бледнея, прошептал трезвеющий культурист. — Гомик?
Рогожин отрицательно покачал головой, чувствуя, как обмякли мускулы парня.
— Напрасно подслушивал! — вполголоса произнес он. — Нездоровые у тебя наклонности, дружище.
К сексопатологу запишись на прием…
— Да я… — охранник растопырил пятерню веером.
— Подлечу, не волнуйся, — не меняя ледяной интонации, сказал Рогожин, прокручивая нежнейший фрагмент всякого мужчины с любым размером бицепсов.
Предельный ужас мелькнул в глазах охранника. Он надрывно взвизгнул и прикусил язык. Кулак Рогожина влепился в квадратный подбородок телохранителя.
Ноги парня разъехались, словно он готовился исполнить гимнастический номер — сесть на шпагат. Дмитрий поддержал под мышки потерявшего сознание крепыша, усадил у стены.
Дорога в номер была свободна, но Рогожин не спешил войти. К натуральным, живым голосам занимающихся любовью людей примешивался какой-то искусственный, механический стон, имитировавший звериную страсть.
«Магнитофон… — сообразил Рогожин. — Перчика Сапрыкин подбавил. Эротику для кайфушки врубил».
Человек в минуты проявления самого сильного природного инстинкта беззащитен. Его рефлексы совсем подавлены главным — желанием достигнуть пика удовольствия.
Валик-Фарш был близок к вершине. Судя по тому, как вздыбливалась его молочно-белая задница и ходуном ходила кровать, кульминация приближалась.
На цыпочках, шагом крадущейся пантеры Рогожин подошел к поистине царскому ложу шириной не менее двух метров. Приставив вороненый ствол обреза к распаренной плоти Сапрыкина, Дмитрий голосом палача, занесшего топор, спросил:
— Где Бокун?
Организм Фарша среагировал на холодок стали быстрее, чем мозг. Валерий Александрович, точно перепуганный младенец, негромко пукнул.
— Ну, Валик… — мяукнула невидимая из-за туловища преемника Хрунцалова девица. — Ну давай, я еще хочу…
Ее ноги с педикюром покоились на пояснице Сапрыкина. Пятка девушки поползла вниз, точно она собралась пришпорить притормозившего любовника.
Дуло пощекотало ступню путаны. Девица захихикала и тут же подавилась собственным смехом, увидав Рогожина, приложившего палец к губам. Она вытащила из-под головы подушку, метнув ее в незнакомца.
— Фарш, — Дмитрий говорил отрывисто и быстро, — мне нужен Бокун.
— Он в Москве, — трясясь всем телом, с перекошенным лицом отвечал Сапрыкин. — Утром, в восемь двадцать, Анатолий улетает в Вену на совет директоров европейских филиалов «Стар-дринк».
— Знаешь, из какого аэропорта? Шереметьево?
Ствол обреза покачнулся. Сапрыкин, покрытый бисеринками пота, моментально высох, будто внутри у него заработал мини-реактор. Проглатывая окончания слов, не делая пауз, он сообщил, что Бокун вылетает с бывшего военного аэродрома, арендованного коммерческими структурами, самолетом, принадлежащим фирме. Аэродром находится в радиусе действия авиационных диспетчерских служб столицы, и никаких проблем со стартом там не бывает. Самолеты взлетают точно в намеченный срок.
Дмитрий знал местонахождение бетонки. Она строилась для широкофюзеляжных «транспортников», перебрасывающих в зоны национальных конфликтов технику полков Тульской воздушно-десантной дивизии.
«И это смогли перекупить», — с горечью подумал Рогожин и вслух приказал синеющему Сапрыкину:
— Позвони Бокуну и под любым предлогом попроси отменить или хотя бы задержать вылет. Пускай он срочно приедет сюда, в город.
Сотовый телефон лежал на тумбочке с розовым абажуром. Сапрыкин пополз по кровати, вмяв в пышную перину оголенную девицу, таращившую коровьи глаза, ступил на ковер.
Подруга Фарша, потянувшись, не стесняясь своей наготы, сменила позу. Облокотившись, она смотрела, как ее любовник возится с трубкой, открывая крышку переговорного устройства. Холеное, сочное тело породистой самки притягивало взгляд Рогожина. Это заметил и Фарш.
Сапрыкин выдвинул ящик тумбочки, запустил руку, нащупал рифленую рукоятку «Макарова» и отщелкнул предохранитель, но не успел даже обернуться.
Дмитрий, повинуясь инстинкту профессионала, прикрыл подушкой дуло обреза и разрядил оба ствола.
Картечь развалила Фарша пополам, перемолотила его внутренности. Подушка послужила глушителем. Звук выстрела получился негромким, смазанным хлопком…
* * *
На кровати лежали две туго связанные простынями мумии — путана и телохранитель. Труп, усыпанный хлопьями лебяжьего пуха, Дмитрий укрыл краем ковра.
Перед тем как уйти, он нажал на клавишу автореверса стереосистемы, подрегулировал рычажки графического эквалайзера. Теперь он был уверен — сладострастное постанывание и поцелуи будут звучать естественно, без механического тембра, а кассета с записью эротического спектакля не умолкнет, пока в сети есть ток.
В ладони Дмитрия был зажат ключ сапрыкинского «Пежо»…
* * *
Рогожин гнал машину по шоссе, гаишники отводили взгляды, узнавая номера, и по рации вслед Дмитрию неслось: «Сапрыкин на трассе. Смотрите, не облажайтесь».
Святой едва не проскочил поворот на аэродром. Он так резко нажал на тормоза, что идущий позади «Гольф» выдал крутой пируэт и вылетел на середину дороги.
Дмитрий чертыхнулся: «Почему я? Почему он выбрал именно меня?!»
В училище Бокун никогда не считался лучшим другом Рогожина, и все-таки оказалось, что Толик знал Дмитрия много лучше, чем тот знал самого себя.
Святой еще оставался в живых, но уже не был уверен, сколько в этом везения, слепой удачи, а сколько холодного, выверенного до мелочей расчета. — Вначале убирают Хрунцалова, который не захотел так просто уступить власть. Вместе с ним убивают Марину, чтобы соратники мэра смогли списать криминал на ревность бывшего мужа — бытовуха, никакой политики! И все эти Ветровы, Барановы заглатывают наживку, тупо и беспросветно, используя десятилетиями отработанный механизм, начинают шить дело Сергею Рогожину, даже не подозревая, что тем самым роют себе могилу.
Рогожину Бокун отвел роль темной лошадки, на которую так удобно свалить пару-тройку смертей самых влиятельных людей в городе: благородный мститель за брата, бравый солдат. А тем временем Толик провернул самый настоящий переворот, черный передел, да так, что этого никто и не заметил.
Впереди показался край поля с несколькими ангарами, бетонкой взлетно-посадочной полосы и серебряным, готовым к отлету самолетом.
