— Чтоб не простыла, — неопределенно ответил Шендерович.
Алка пожала белыми плечами.
* * *
Караульный, взяв мандат и низко поклонившись, открыл калитку.
— Лицо-то хоть прикрой, — буркнул Дубан.
Алка изумленно оглядывала дворец, сверкающий в лучах восходящего солнца.
— Это и вправду твое, Миша? — удивленно осведомилась она.
— Мое-мое…
— А как…
— Погоди ты! — отмахнулся Шендерович.
Он замедлил шаг и жестом велел остановиться остальным. Гиви заметил, что он озабоченно поглядывал на Алку, что-то бормоча себе под нос. Потом хлопнул в ладоши. Двое стражников из караулки оставили свой пост и кинулись на зов.
— Вот эта, — проговорил Шендерович, показывая на Алку, — бывшая суккубом, а ныне принявшая человеческий облик и лишенная силы своей благодаря моему искусству, так вот, данной не властью царя времен, приказываю — доставьте ее в женские помещения, да поскорее, да закройте на замок, да приставьте к ней не мужчин и не евнухов даже, но женщин, числом дюжина, причем постарше ее, да подурнее: такие не дадут ей себя вокруг пальца обвести, ибо невзлюбят ее так, что никакие суккубьи чары не помогут!
Алка вздернула голову.
— Миша, — спокойно спросила она, — так ты все-таки совсем с ума сошел?
Шендерович пожал плечами.
— Ты уж прости. Это временная мера — мне на джиннов идти, а Масрур и так еле дышит. А если ты вновь осуккубишься — как мне тогда без военачальника? Вот увидишь, разгоним джиннов, вернемся, я тебя выпущу, будешь делать что хочешь! В пределах разумного, конечно! Да шевелитесь же, дети дочерей виноградника! Пока она в себе, она вам ничего не сделает.
Стражники опасливо зашли с боков и подхватили Алку под мышки.
— Миша! — торопливо проговорил Гиви, — ты делаешь глупость. Зачем ты с ней так!
— Ничего личного, — Шендерович вздохнул, — политическая необходимость. — Он хлопнул Гиви могучей рукой по плечу. — Да это ж ненадолго. Ну, посидит, позлится, кто ж ее обидит?
Алка медленно плыла к женским помещениям, оглядываясь через плечо и меряя Шендеровича уничтожающим взглядом.
— Я, конечно, постараюсь позабыть этот твой странный поступок, — любезно улыбаясь, сообщила она, — но не уверена, что смогу это сделать.
— Да ладно, — отмахнулся Шендерович.
— Миша? — укорил Гиви, — ну зачем ты так? Нехорошо. Может, давай, ее в мой гарем определим? Я за ней присмотрю! А, Миша?
— Потом, друг Гиви, — отмахнулся Шендерович, — потом разберемся.
Алка вновь обернулась и, окинув взглядом на сей раз Гиви, презрительно и громко расхохоталась.
— Так значит, у тебя тоже гарем? — во весь голос просила она, — надо же, какая удача! Ну и что ты с ним делаешь? Или он — с тобой?
Гиви стоял, втянув голову в плечи, ощущая, как краска стыда заливает лицо. Наконец, он поднял глаза, чтобы столкнуться с сочувственным взглядом Дубана.
— Чтобы расколдовать суккуба, — негромко сказал звездочет, — надо сего суккуба любить искренне и всем сердцем. А он не может не ответить на твою любовь просто по своей суккубьей природе. Но, будучи расколдован, он уже не является суккубом, а, следовательно, способен любить, ненавидеть и презирать по воле своей… Вот такая печальная история, о, мой друг везирь.
— Да, — согласился Гиви, — очень печальная история.
* * *
— Ты грустен, о, повелитель, — сказала танцовщица Зейнаб. — Чем мне развеселить тебя?
Гиви вздохнул.
Нет, конечно, приятно, когда к тебе обращаются «повелитель». И девушка хорошая… и зовут ее красиво. Интересно, что там Алка делает, в этом Мишином гареме…
— Быть может, станцевать тебе танец с колокольчиками?
— Станцуй, — меланхолично согласился Гиви, — красивый танец…
— Или спеть тебе песню?
— Спой…
— Или сыграть на лютне? Или и то и другое сразу?
— И то и другое сразу, — махнул рукой Гиви.
— Между прочим, — Зейнаб пожала круглыми плечами, — что бы там ни говорила Ясмин, эта лукавая, эта хитрая, я беру высокие ноты так, как ей и не снилось…
— Это какая Ясмин? — вяло поинтересовался Гиви, — такая брюнеточка?
— Ну, такая, — Зейнаб призывно шевельнула бедрами, — с отвислым задом…
Гиви мрачно поглядел на Зейнаб. Местные знатоки женской красоты предпочитали пышные формы. Гиви подозревал, что на этот счет в гареме существуют весьма строгие правила отбора персонала. Зейнаб исключением не была.
— Не даром меня прозвали Зейнаб-лютнистка, о, повелитель — пояснила Зейнаб, многозначительно лаская тонкими пальцами гриф лютни.
— Ты лучше это, — прервал Гиви, морщась от аккордов, пронзительных, точно зубная боль, и лихорадочно перебирая в памяти традиционные гаремные утехи, — слушай, ты лучше сказку расскажи.
— О! — Зейнаб приподняла насурьмленные брови, — А я думала, ты не из таких!
— Слушай, — сурово спросил Гиви, — каких таких?
— Да бабушка рассказывала, был в незапамятные времена один… ну… немножко странный царь, и то не в Ираме, так он помешался просто на этих сказках… но ты не думай, повелитель, нас и этому обучают… Нас вообще обучают всяким тонким штучкам. Истинно царским развлечениям. Так про что тебе рассказать, о, жаждущий? Про горбуна и красильщика? Или Далилу-хитрицу? Или, может, про царя Сулеймана и его гарем? Ибо то, что удовлетворяет одного, не удовлетворяет другого…
— Во! — обрадовался Гиви, — про Сулеймана…
— Ну, тогда ложись вот сюда, повелитель, закрой глаза, и отрешись от земных забот. А я расскажу тебе о том, как жил некогда в земле Израиля царь Сулейман…
История о ложном и истинном величии, Или о том, что мудрость бессильна против коварства, рассказанная Зейнаб-лютнисткой в сердце мира, Ираме многоколонном
Жил некогда в земле Израиля царь Сулейман. И был он мудрее всех людей. Восседал он на изукрашенном престоле и судил согласно собственной мудрости и людской справедливости. И небывалого могущества достиг он. Над всеми царями был страх его. Народы и племена становились его данниками, враги и ненавистники — друзьями его. Разумел он язык птиц и животных, и зверей полевых, олени и газели были его скороходами, барсы и леопарды — оруженосцами его. Повелевал он и над джиннами, благодаря которым проникал в глубины морские и чертоги небесные, и на самый край земли, за горы Мрака проникал он…
И вот решил Сулейман восславить Господа и построить храм великий, Дом Господен, где были бы окна с откосами, и деревья из чистого золота, и розовый мрамор, просвечивающий на солнце, и кедр ливанский, и яспис, и открытые залы, и потаенные чертоги…
