Все открытые места. Я крепко прижимаю её к себе. Её безоговорочное принятие меня после исчезновения так много значит.
— Я люблю тебя, девочка. Прости, что оставила тебя, — я чешу ей живот, пока она пихается лапами. — Разве она не прелесть? — говорю я через плечо.
— Я не уверен, — отвечает Оландон.
Каура рычит на него, когда я снова сажусь на скамейку, ближе к нему.
— Она тоже не уверена насчёт тебя.
Я улыбаюсь его обиженному выражению лица.
Замок освобождается к обеду. Последние два часа мой брат молчит. Я думаю, это смесь шока и усталости. На этот раз он принимает помощь Дозорного, чтобы вернуться наверх.
В нашей комнате мужчина усаживает Оландона на кровать и отодвигает шлем.
— Ашон! — вскрикиваю я. — Что ты тут делаешь?
Он пожимает плечами. Насколько человек в доспехах может пожать плечами. Обычно в замке Дозорные носят только нагрудную пластину и открытый шлем. Почему он в полном облачении?
— Это моё наказание. Я должен охранять тебя и носить доспехи, пока ты будешь здесь, — объясняет он.
Я строю гримасу. Это будет не очень удобно.
— За что ты наказан? — спрашивает Оландон.
Я в корне пресекаю этот разговор. Мой брат ни за что не простит Принцу избиение. Я не хочу создавать ещё большее напряжение между нашими мирами, чем то, которое я уже создала с Джованом.
— За что-то, за что он извинился и исправляется, — говорю я.
Меня терзает слабое чувство тревоги, но я не могу понять, что меня беспокоит.
Оландон смотрит на него с того места, где он покачивается.
— Ты помог мне прошлым вечером, — говорит он.
Я медленно вдыхаю. Я борюсь с разочарованием от того, как он говорит. Если он хочет, чтобы его представили, почему бы ему просто не спросить?
— Оландон, это Принц Ашон. Ашон, это мой брат Оландон. Который также считается принцем на Осолисе, — говорю я, взмахнув рукой между ними.
На лице моего брата появилось понимание.
— Ах, да. Вот кого он мне напоминает. Он похож на Принца Кедрика.
Ашон напрягается и немного смущается.
Оландон скрывает зевок и залезает в меха.
— Мне нравился Кедрик. Мы несколько раз спарринговали вместе. Мне жаль, что он погиб, — бормочет он.
Звук его ровного дыхания вскоре заполняет комнату. Я сомневаюсь, что он вообще понимал, что говорит.
Ашон хихикает.
— Не думаю, что когда-либо видел, чтобы кто-то так быстро засыпал. Что с ним случилось? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
— Он ещё недостаточно окреп, чтобы говорить обстоятельно. Но полагаю, что он шёл через Оскалу без карты.
— Что такое Оскала?
— Великий Подъём, — объясняю я.
Он издаёт удивлённый звук.
— Вот это будет история, — Ашон опускает щиток и направляется к двери. — Если тебе что-нибудь понадобится, я буду снаружи.
Причина моего беспокойства становится понятной.
— Ты же не собираешься разыгрывать меня? — обращаюсь к нему я.
— Тебя, нет, — уклончиво говорит он.
Я подхожу к Оландону, укрываю его мехами и тихо смеюсь. Несколько розыгрышей могут быть как раз тем, что нужно моему брату.
ГЛАВА 24
Проходит ещё неделя, прежде чем Оландон может ненадолго выходить из комнаты. Грета приносит ему свежую одежду. Кажется, она заинтересовалась им, хотя мой брат, похоже, немного напуган её смелым поведением. Фиона находит это уморительным.
— У меня не было карты, — говорит Оландон, когда мы спускаемся в тренировочный двор.
Когда я впервые упомянула тренировочный двор, я увидела первый проблеск интереса в глазах моего брата с момента его прибытия.
Я засовываю концы вуали под тунику, когда Ашон распахивает дверь и вокруг нас поднимается ветер. Оландон одет в длинный меховой плащ, который Брумы обычно носят в глубинах Третьего Сектора. Он всё ещё дрожит в нём. Я же одета только в тунику с короткими рукавами и почти не чувствую холода. Теперь я закалённая Брума, я улыбаюсь.
— Да, я знаю, — говорю я. А потом плотину прорывает. — Ты такой идиот! О чём ты думал?
Я звучу как Джован. Я помню, как звучит его голос, хотя мы и словом не обменялись после ночи, исповеди Ашона.
— Тебя могли убить, и я бы никогда не узнала об этом, пока не вернулась, — продолжаю я, переключая внимание на своего брата.
Я останавливаюсь на небольшом расстоянии от женщин, уже собравшихся посмотреть тренировку.
Оландон смотрит в землю, руки сцеплены за спиной.
— Думаю, я был немного не в себе, когда тебя похитили, — он прочищает горло. — Сначала я подумал, что ты сбежала с Кедриком в Гласиум. Так нам сказала мать. Я даже временно купился на её попытки дискредитировать тебя. Но потом нашли тело Кедрика. Она пыталась скрыть это от меня, ото всех, но я узнал правду. Наконец-то я увидел её манипуляции такими, какими они были.
Он берёт мою руку в свои.
— Лина, ты никогда не узнаешь, какой ужас я испытал в тот момент, когда подумал, что мать убила тебя вместе с Принцем, — он смотрит на заснеженные горы, видимые с дорожки. — Я обвинил мать в твоём убийстве. Она была так непреклонна в своём отрицании.
Он смотрит на меня сверху вниз, и от боли, которую я вижу, у меня перехватывает дыхание.
— Я не знал, сказала ли она ложь или правду, но тебя больше не было, и мой разум отказывался принять твою смерть. Я пришёл к выводу, что тебя изгнали. Это был единственный вывод, который я мог принять, — говорит он. — Несколько месяцев я обыскивал Осолис. В каждом тёмном углу и деревенской лачуге. Ты бы гордилась мной. Я подружился с несколькими бедняками.
Его глаза вспыхивают мрачным весельем.
— Ты знала, что после твоего исчезновения вспыхивали бунты?
Эта новость заставила меня задуматься. Насколько сильно они бунтовали? Я боюсь, что, прервав его рассказ, я заставлю его остановиться.
— Я так не думаю, — бормочет он. — Мать утаила бы это, чтобы мы не показались слабыми. Это не безопасное время для путешествия члена королевской семьи. Видишь ли, деревенские жители знали. Они видели, как делегаты утаскивали твоё бессознательное тело в Оскалу. Они взывали к крови Брум, к войне, отчаянно стремясь отомстить за потерю своего любимого члена королевской семьи и своей надежды на будущее под твоим правлением.
Оландону ещё предстояло установить главную взаимосвязь. Жители деревни не искали войны. Я всегда предполагала, что мать воспользуется тем, что делегаты взяли меня в заложники. Она могла бы использовать это, чтобы убедить людей сражаться. Но то, что она сделала, было блестящим в своей извращенности. Зачем убеждать людей, если это не нужно?
Она манипулировала народом Солати, умоляя его о войне, а
