— Салли Гудчайлд? Это Джинни Рикс. Мне сообщили, что вы вчера звонили, Что-то срочное, как я, понимаю?
— Да, мой муж исчез вместе с нашим сыном.
— Исчез? В самом деле?
— Ну, не бесследно, конечно. Пока я была за границей, он получил разрешение суда на проживание с сыном…
— Знаете, — перебила она, — наверное, лучше обсудить это при личной встрече. Если вас это устроит, мы можем встретиться в конце недели, скажем в пятницу, в четыре часа.
— Но это же через два дня.
— Боюсь, это лучшее, что я могу предложить. Многие пары хотят разводиться именно сейчас. Так что, согласны вы на пятницу?
— Конечно.
— Вы знаете, как нас найти?
— И она дала мне адрес конторы на Чансери-Лейн[34].
Ближе к вечеру мне позвонила Маргарет, и я упомянула, что мне удалось договориться о встрече с адвокатом из «Лоуренс и Ламберт».
— Ну что ж, для начала уже что-то.
— Правда, она не может встретиться со мной в ближайшие два дня и вообще… не знаю… может, я сужу раньше времени, один телефонный разговор — не показатель, но она так высокомерно, так презрительно со мной говорила.
— Они все этим отличаются, — высказала свое мнение Маргарет.
— А Александр не знает тут еще хоть кого-нибудь?
— Я могу еще раз его спросить, но, пока я дозвонюсь ему, а потом опять тебе, это уже будет завтра, а к тому времени, как ты дозвонишься в фирму и договоришься о встрече…
— Все ясно, я тебя поняла.
— А у тебя там нет каких-нибудь друзей, кто бы мог порекомендовать адвоката?
И снова тот же вопрос: нет ли у тебя друзей в Лондоне? Развернутый ответ на него был таким: я приехала сюда беременной и была поглощена заботами о нашем доме. Потом я загремела в больницу с высоким давлением. А с тех пор… да, все шло не по самому благоприятному сценарию. Вот так и получилось, что мне в этом городишке не на кого опереться. А виновата в этом только я одна.
— Нет, я тут и не знаю толком почти никого.
— Ну, ты только не убивайся по этому поводу, — сказала она. — У меня было то же: прошел год с лишним, пока я с кем-то завязалась в Лондоне. Такое уж это место.
— Я так хочу увидеть Джека.
Хочу — не то слово. Я ощущала настоящую физическую боль.
— Я просто представить себе не могу…
— Даже не говори…
Следующие двое суток показались мне адом. Я пыталась хоть чем-нибудь себя занять. Как следует убралась в доме. Два раза. Позвонила в свой старый банк в Бостоне, попросила обналичить бумаги и перевести мне всю сумму. Антидепрессанты я принимала регулярно, как автомат, — и не раз задавала себе вопрос, как бы я все это выдержала без них. Наверное, уже впала бы в безумие. Но пока мне каким-то образом удавалось прожить день до вечера. Я даже позвонила секретарше Тони и извинилась за сцену в Уоппинге.
— Вам совершенно не за что просить прощения, — ответила Джудит Крэндолл. — Я вас так понимаю.
— А вы не можете мне объяснить, почему ушел Тони?
Молчание. Затем:
— Салли… не подумайте, что я полностью на стороне Тони, просто… мне кажется, я не должна вмешиваться в ваши дела… это не мое дело.
— Но скажите, Тони рассказывал вам о моей… болезни?
— Да… он упоминал, что вам… нездоровится.
— Значит, о моих делах вы знали довольно много. А значит, наверняка вам было известно и о той женщине, с которой он от меня сбежал.
— Это… неудобно.
— Мне просто необходимо с ним поговорить. То, что он затеял, несправедливо и нечестно.
— Простите, Салли. Но я правда ничем не могу вам помочь.
Я позвонила заместителю Тони, Саймону Пинноку. Он также вилял — и, как мне показалось, чувствовал себя слегка униженным из-за того, что позволил вот так припереть себя к стенке этой настырной жене бывшего шефа.
— Я на самом деле понятия не имею, почему он сделал то, что сделал, — бормотал он, не в силах скрыть нервозности.
— Перестаньте, Саймон, — сказала я. — Думаю, вы знаете.
— Я вынужден извиниться перед вами, мне необходимо бежать, начинается совещание…
Я даже попробовала позвонить сестре Тони, с которой я не была знакома. Она давным-давно не общалась с братом — много лет назад у них вышла ссора, в причины и подробности которой он не вдавался. Я проявила изрядную настойчивость и после долгих поисков в Интернете раскопала ее номер в телефонном справочнике Восточного Сассекса, где она сейчас жила. Впрочем, она не выказала горячего желания со мной общаться.
— Мы с Тони много лет не разговаривали — с чего бы ему сейчас мне звонить? — ответила она на мой вопрос.
— Я просто попытала счастья.
— Давно вы с ним женаты?
— Около года.
— И он уже вас бросил? Шустрый малый, ничего не скажешь. Да только, скажу вам, меня это не удивляет. Поиграть да бросить — это как раз в его духе.
— Вы хотите сказать, что он проделывал такое и раньше?
— Все может быть.
— Это не ответ.
— А к чему мне вообще отвечать на ваши вопросы? Особенно раз вы выбрали такой тон для разговора со мной…
— Я не выбирала..
— Да уж выбрали. А я, между прочим, вас знать не знаю… и вообще…
— Пожалуйста, извините, если я обидела вас, я этого вовсе не хотела. А…
— Я не желаю больше с вами разговаривать.
И она положила трубку.
Я сжала виски обеими руками, поздравляя себя с очередной своей победой, торжеством такта и дипломатичности. Из-за врожденного, типично американского неумения говорить обиняками, из-за привычки называть вещи своими именами я раз за разом терпела здесь поражения. Неужели месяцы жизни здесь ничему меня не научили?
И я твердо решила, что завтра на встрече с Вирджинией Рикс буду вести себя идеально. На метро я добралась до Чансери-Лейн задолго до назначенного времени и слонялась целый час, дожидаясь половины четвертого.
Контора «Лоуренс и Ламберт» находилась в одном из одинаковых домов, плотным рядом выстроившихся вдоль улицы. Внутри здание было шикарно отделано. У дверей стоял охранник, который зарегистрировал меня и проверил, действительно ли мне назначено. Затем я направилась к лифту, поднялась на третий этаж и оказалась в симпатичной, современной приемной, со сверкающей хромированной мебелью и стопкой свежих газет на журнальном столике. Пока секретарша вызывала по телефону Вирджинию Рикс, я села и стала просматривать прессу, старательно избегая «Кроникл».
