Книга Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

– Учитывая, что живу я далеко отсюда, а Василию нужно плотно готовиться к поступлению, я хотел бы договориться, чтобы вы освободили его от занятий в течение четвёртой четверти, – ровным тоном произнёс мой дядя. – Разумеется, он будет делать домашние задания и приезжать сдавать все контрольные, а также выпускные экзамены.

– Да, учитывая обстоятельства, мы вполне можем это сделать, – согласилась Татьяна Викторовна.

– Очень признателен вам за понимание, – улыбнулся дядя.

– Мне, вероятно, надо поговорить с Ниной Фёдоровной? – уточнил я.

– Конечно, сейчас вместе пойдём и поговорим.

И мы вместе с директором поднялись на четвёртый этаж, где моя классная руководительница вела урок биологии. Директор попросила Нину Фёдоровну выйти, и после короткого объяснения, мы договорились, что в этой четверти я буду проходить все предметы дома.

– Ужасно видеть тебя в таком виде, Василий, – сказала Нина Фёдоровна, когда мы прощались. – Я даже не представляю, чтобы с человеком могли сделать такое… а ведь и не скажешь!

Приняв все знаки сочувствия от директора и классной руководительницы, я поспешил покинуть школу, пока они не передумали.

– Как по нотам всё разыграли! – воскликнул я, когда мы вышли на улицу.

– А ты сомневался? – улыбнулся Гриша.

Мы вышли с территории школы и выкурили по сигарете.

– Ну что, поехали? – предложил он.

– Куда?

– Ко мне.

– А тебе на работу не надо?

– У меня сегодня выходной.

– Выходной в понедельник! Как это здорово!

– Не обольщайся, – улыбнулся дядя. – Иногда приходится работать и в выходные, и в праздники. Бывает такое, что много недель работаешь без выходных.

– Но ведь оно того стоит?

– Ещё как! Если работа нравится, оно всегда того стоит.

– А если не нравится?

– Тогда на хер такую работу.

Удовлетворённый ответом дяди, я сел в его машину, и мы поехали к нему домой.

– Ну и что дальше? – спросил он, когда мы пили чай на Девятинском переулке.

– Вечером я иду к Насте.

К тому моменту я подробно рассказал ему о том, что произошло в мой день рождения, в общих чертах – о жизни на Светлогорском проезде, и в целом объяснил, кто такая Настя.

– Я советую тебе не быть слишком навязчивым, – сказал Гриша. – Девушки такого не любят.

– Ну а какие варианты?

– Можешь жить здесь.

– Я не хотел бы тебя стеснять.

– Я твой дядя и опекун. Я очень ценю, что ты готов к самостоятельной жизни, но ты пока ещё не знаешь, что это такое. Кроме того, я не знаю случаев, когда первый роман был бы удачным.

– Значит, это будет первый такой случай, который ты знаешь, – парировал я.

– Хорошо. Но я рекомендую тебе не заваливаться к ней со всем своим барахлом. Зимние вещи, я думаю, тебе уже не нужны. Без книг первое время, возможно, ты тоже как-нибудь обойдёшься. Возьми учебники и одежды – по необходимости. Остальное пусть полежит у меня.

Я согласился.

Мы пробездельничали весь день, а вечером Гриша повёз меня к Насте.

– Куда ехать? – спросил он.

– Налево.

– А дальше?

– Я покажу.

Гриша пожал плечами, и мы поехали.

В машине играл диск Cinderella – альбом Once Upon A… – под него мы и ехали всю дорогу.

Когда играла песня Don’t know what you got, мы подъезжали к площади Гагарина.

– Знакомые места, – улыбнулся дядя.

– Да, – кивнул я. – Кстати, здесь нам направо.

Мы свернули на улицу Косыгина.

Вскоре я попросил заехать во двор – соседний двор с тем домом, где я родился, где прошло моё счастливое детство.

– Здесь? – спросил Гриша, когда мы остановились у Настиного подъезда.

– Да.

Он рассмеялся.

– Чего ты ржёшь?

– Ты знаешь, а ведь здорово получается. Я больше не буду лезть со своими замечаниями. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Ну, удачи тебе.

Мы попрощались.

Настя была дома. Когда я вошёл в квартиру, Она встретила меня самой доброжелательной улыбкой, которую можно встретить на просторах Вселенной.

– Наконец ты пришёл, – приветливо сказала она. – Я соскучилась.

На следующий день я должен был сдавать первый из вступительных экзаменов.

В ту пору МГУ ещё не признавал ЕГЭ, и все абитуриенты должны были пройти череду испытаний, чтобы их допустили к постижению знаний в Московском университете. Стартовым препятствием на пути алчущих основ журналистики был творческий конкурс. Первейшим делом всякий должен был предоставить по меньшей мере шесть публикаций в СМИ, из которых по меньшей мере трём надлежало быть датированными настоящим годом.

После дрожащий от страха абитуриент проходил в Храм Свободы и Знаний, также известный в цивилизованном обществе как «Дом на Моховой», где писал творческое сочинение на одну из предложенных ему тем.

Публикации у меня уже были: последние полгода я примерно раз в месяц писал для одного андеграундного журнала. Этот журнал издавался преимущественно в электронном виде, но вот-вот должен был перейти на печатную версию… если быть честным, это был просто сайт, где я писал обзоры на рок-концерты. Но стараниями Илюхи сайт с недавнего времени получил лицензию о регистрации средства массовой информации, что автоматически делало всё содержимое публикациями в СМИ.

В день дурака, как и полагается, мне предстояло написать творческое сочинение.

Войдя под сень Великого Крова, воздвигнутого возвышенными душами, я очутился здесь: в Храме Минервы, спокойном и отрадном. Здесь каждый луч солнца, каждое шелестение страницы накладывало печать грандиозного, значительного. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, я прикасался к истории: здесь, по этим самым ступеням, ходили Александр Иванович Герцен, Виссарион Григорьевич Белинский и Михаил Юрьевич Лермонтов. Это место было не просто воспето многочисленными студентами и выпускниками, оно впитало в себя весь их гений и несло его в себе, словно омут памяти в архитектурном воплощении.

Вкушая воздух совершенства, я поднимался на второй этаж – туда, где расправляются крылья мечтателей, туда, где Икар возносится к солнцу, а оно в восхищении ласкает его своим теплом и благоговейно даёт полёту фантазии воплотиться в своём просторе, – в Елизаветинскую аудиторию.

Этот просторный зал, обустроенный несколькими десятками рядов парт и скамеек, доставшихся в наследство из минувшего века, не был примечателен своим убранством, но был отмечен вниманием императрицы, которая величественно взирала на абитуриентов с портрета, ожидая от них великих подвигов и покорения неизведанных высот.

Экзаменаторы раздали листы, а затем вскрыли конверт и объявили темы творческого сочинения. Темы были абстрактные: «Происшествие на дороге», «День, который всё изменил», «Грехи наши» и «По ту сторону страницы».

Первую тему я сразу же для себя отмёл, – не оттого, что со мной никогда ничего не происходило на дороге, но потому, что само название было словно скопировано из передовицы уездной газеты и поражало воображение мелочностью своего масштаба. Я хотел рассказать про день, который всё изменил, – он случился со мной всего несколько дней назад, но эта тема была для меня слишком личной. Я отказался писать «По ту сторону страницы», трезво рассудив, что эту тему выберет большинство абитуриентов журфака, и я едва ли смогу прибавить к их измышлениям что-то новое. В итоге я взял самую грандиозную тему из всех представленных и начал писать.

На десяти листах я разобрал грехи, которые в христианской религии считаются наиболее ужасными и по этой причине называются смертными.

Я писал, что в отличие от заповедей Моисея, касавшихся отношений между людьми, 7 смертных грехов касаются отношений человека с Богом:

«Нарушение любой из десяти заповедей не является смертным грехом, – Бог может простить злодеяние против человека. Но злые помыслы против Бога (vitiosis cogitationibus) – преступление куда более серьёзное. Любой из семи грехов способствует возвышению духа человека и отторжению Бога.

Бог не хочет видеть величие человека, ведь человек – раб Божий, а раб, обретший величие, перестаёт быть рабом. И единственный способ очиститься от смертных грехов – раскаяться, то есть отвергнуть собственное величие, отринуть независимость своего духа и приползти на коленях к Богу, признавая его могущество и подтверждая собственное ничтожество.

Основой христианской философии является человеческое ничтожество.

И чем ничтожнее человек, тем сильнее Бог будет любить его».

Я закончил, перечитал и остался очень доволен.

Остальные