поменьше оставался на ногах?
— Я стараюсь, — скованно сказал Шелк, — насколько могу.
— Старайся лучше. Когда боль станет слишком сильной, тебе все равно придется. Как идет экзорцизм?
— Я еще не начинал. Я собираюсь исповедовать Синель, и это намного более важно.
Глядя на Журавля, Синель покачала головой.
— Она этого еще не знает, но я собираюсь, — объявил Шелк.
— Понимаю. Хорошо, тогда мне лучше всего оставить вас наедине и дать тебе это сделать. — И маленький целитель ушел, закрыв за собой дверь.
— Ты спрашивал об Элодее, — сказала Синель. — Насколько я знаю, она никогда не бывала одержимой.
— Давай не будем так быстро менять тему, — сказал Шелк. — Ты можешь мне сказать, почему доктор так интересуется тобой?
— Он не интересуется.
Шелк иронически хмыкнул:
— Не может быть. Очевидно, что интересуется. Неужели ты думаешь, что я поверю в то, что он явился сюда из-за моей ноги? Он пришел к тебе. Только Орхидея могла бы сказать ему, где я, но я ушел из ее комнат несколько минут назад; и перед самым уходом она сказала, что хочет побыть одна. Я надеюсь, что интерес доктора Журавля чисто дружеский. Тебе нужны друзья.
— Он мой врач, и это все.
— Нет, — сказал Шелк. — Он действительно твой врач, но это не все. Когда Орхидея и я услышали чей-то крик и выскочили во двор, ты была полностью одета. Это было очень заметно, потому что все остальные женщины были раздеты, в разной степени.
— Я собиралась наружу!
— Да, именно. Ты собиралась и поэтому оделась, и это я обнаружил с большим облегчением — усмехайся, если хочешь. Я не стал, конечно, спрашивать себя, почему ты оделась, а другие нет; ответы были бы достаточно безобидные и простые. Прошлой ночью они легли поздно. Более того, они ожидали визита доктора Журавля, который в любом случае заставил бы их раздеться, так что не было никаких причин одеваться, пока он не ушел.
Журавль и я появились вместе всего несколько минут назад, тем не менее ты была полностью одета; вот почему я заметил тебя и попросил принести что-нибудь, чтобы накрыть тело бедной Элодеи. Очевидный вывод — тебя он уже проверил; и если так, ты, безусловно, была первой. Вполне возможно, что Журавль начал с дальнего конца коридора, но он этого не сделал — эта комната только на полдороге в старый мантейон на задней стороне дома. Почему он осмотрел тебя первой?
— Не знаю, — сказала Синель. — Я даже не знала, что была первой. Я ждала его, и он пришел. Если нет ничего плохого, осмотр занимает несколько секунд.
— Он продает тебе ржавчину, верно?
Синель, удивленная, расхохоталась.
— Я вижу, что ошибся — чересчур грубо для специалиста по логике. Но у Журавля есть ржавчина; он упоминал о ней сегодня утром как об одном из средств, которое может заставить меня почувствовать себя лучше. Орхидея и один из моих друзей, который знает тебя, оба сказали мне, что ты принимаешь ржавчину, и ни у кого из них нет причин лгать. Более того, когда ты наткнулась на Элодею, ты вела себя так, как будто приняла ржавчину.
Синель, по-видимому, собралась заговорить, и Шелк ждал, пока в душной комнате царило молчание.
— Я буду с тобой откровенной, патера. Если я дам тебе лилейное слово, ты поверишь мне?
— Если ты скажешь мне правду? Да, конечно.
— Хорошо. Журавль не продает мне, или кому-нибудь другому, ржавчину. Иначе Кровь съест его с потрохами. Если уж тебе так хочется, следует купить ее у Орхидеи. Но некоторые девушки иногда покупают ее снаружи. Я сама так делаю, время от времени. Не говори никому.
— Не скажу, — уверил ее Шелк.
— Но ты абсолютно прав, у Журавля она есть, и, иногда, он дает мне, как сегодня. Мы друзья, знаешь, что я имею в виду? Я оказываю ему услуги, изредка, и не беру за это денег. Так что он всегда осматривает меня первой и иногда преподносит маленький подарок.
— Спасибо тебе, — сказал Шелк. — И спасибо, что ты назвала меня патерой. Я заметил это и оценил, поверь мне. Не хочешь ли рассказать мне об Элодее?
Синель упрямо покачала головой.
— Очень хорошо, тогда расскажу я. Ты сказала, что Элодея никогда не бывала одержима, но это ложь — на самом деле она была одержима в момент смерти. — Шелк почувствовал, что настало время немного преувеличить правду, с благими намерениями. — Неужели ты действительно считаешь, что я, помазанный авгур, могу увидеть тело и не понять этого? Когда Журавль ушел, ты приняла немного ржавчины, которую он тебе дал, оделась, вышла из комнаты через другую дверь и прошла на галерею, которую ты называешь сходни. — Шелк замолчал, ожидая возражений.
— Я не знаю, где ты держала свой кинжал, но в прошлом году мы обнаружили, что одна девочка из нашей школы носила кинжал, привязанный к бедру. Во всяком случае, ты спустилась вниз по деревянной лестнице и обнаружила себя лицом к лицу с Элодеей, кем-то одержимой. Если бы ты не приняла ржавчину, которую дал тебе Журавль, ты бы, скорее всего, закричала и убежала; но ржавчина делает людей наглыми и склонными к насилию. Именно из-за этого я сломал себе щиколотку прошлой ночью — я повстречал женщину, которая приняла ржавчину.
Тем не менее, несмотря на ржавчину, внешний вид Элодеи испугал тебя; ты сообразила, что оказалась лицом к лицу с бесовкой, испугалась до глубины души, и у тебя осталась только одна мысль — убить ее. Ты вытащила кинжал и ударила ее один раз, прямо под ребра, направив клинок вверх.
— Она сказала, что я прекрасна, — прошептала Синель. — Она попыталась коснуться меня, погладить мое лицо. Это была не Элодея — я могла бы ударить Элодею, но не за это. Я отпрыгнула. А она продолжала, и тогда я ударила ее. Я ударила ножом бесовку, а на лестницу упала Элодея, мертвая.
— Я понимаю, — кивнул Шелк.
— Ты вычислил мой кинжал, верно? Я не думала о нем, пока не стало слишком поздно.
— Ты имеешь в виду, что изображение намекает на твое имя? Да, действительно. Я думал об имени Элодеи с того мгновения, как услышал его. Нет смысла объяснять его здесь, но я нашел ответ. Кинжал тебе дал Журавль, верно? Мгновение назад ты сказала, время от времени он делал тебе маленькие подарки. Твой кинжал, наверняка, был одним из них.
— Ты думаешь, что он дал его мне, чтобы навлечь на меня неприятности, — сказала Синель. — Это было совсем не так.
— А как?
— У одной из девочек был такой.
