Книга Седьмой сын - Орсон Скотт Кард

– Но теперь ему самому кое-что известно о собственном даре, и он способен помешать твоим действиям.

Она кивнула.

– Наверное, чувствуешь страшное одиночество, когда смотришь на него отсюда, из этой дали, – промолвил Сказитель.

Она помотала головой.

– Я вовсе не одинока. Вокруг меня постоянно толкутся люди. – Она подняла глаза на Сказителя и криво улыбнулась. – Проводить время с мальчиком, который ничего от меня не требует, – настоящее облегчение, потому что он даже не ведает, что я существую.

– Зато ведаю я, – напомнил Сказитель. – Но мне от тебя тоже ничего не нужно.

– Старый врунишка, – улыбнулась она.

– Ну ладно. Я и в самом деле хотел попросить тебя кое о чем, но не для себя. Я сошелся с этим мальчиком и, пусть я не умею заглядывать в сердца, как это делаешь ты, близко узнал его. Мне кажется, я догадываюсь, кем он может стать, что он может сделать. Поэтому хочу сказать: как только тебе потребуется моя помощь, любая помощь, пошли за мной. Просто напиши, что я должен сделать, и, если это будет в моих силах, я помогу.

Она не ответила, даже не посмотрела на него.

– Пока что ты обходилась без посторонней помощи, – произнес Сказитель,

– но он научился выносить самостоятельные решения, и ты не всегда можешь поступать так, как ему нужно. Опасности, которые угрожают ему, не ограничиваются тем, что что-то может свалиться ему на голову или поранить его. Теперь он сам решает, что ему нужно, а что нет – вот где таится настоящая опасность. Я пытаюсь сказать тебе, если ты увидишь подобную угрозу и тебе понадобится моя помощь, – я приду, ничто меня не остановит.

– Это утешает, – проговорила она.

Ее слова были достаточно честны – Сказитель видел это. Но вместе с тем чувствовала она куда больше, чем хотела показать, – это он тоже знал.

– Прежде всего должен тебе сообщить, что он едет сюда, первого апреля он поступит в ученики к кузнецу.

– Я знаю, что он едет, – кивнула она, – только к первому апреля он сюда не доберется.

– Да?

– В этом году ему не суждено стать подмастерьем.

Тревога за судьбу мальчика защемила сердце Сказителя.

– Похоже, я действительно пришел сюда, чтоб узнать будущее. Что его ждет? Какая у него будет судьба?

– Произойти может что угодно, – ответила она. – Гадать здесь бесполезно. Я вижу, как жизнь разделяется перед ним на тысячи дорог. Лишь некоторые ведут мальчика сюда к апрелю, но большинство могут закончиться его смертью от томагавка краснокожего.

Сказитель наклонился над письменным столом доктора и накрыл ладонями ее руки.

– Он будет жить?

– Пока мое тело дышит, – сказала она.

– И мое, – кивнул он.

Секунду они сидели в тишине, ощущая касание рук, глядя друг другу в глаза. Потом она вдруг звонко рассмеялась и отвернулась.

– Обычно, когда люди смеются, до меня доходит соль шутки, – намекнул Сказитель.

– Я просто подумала, насколько жалко мы с тобой выглядим по сравнению с полчищами врагов, с которыми суждено столкнуться мальчику.

– Верно, – согласился Сказитель. – Но ведь мы стоим на стороне добра, и вся природа действует с нами заодно.

– В том числе и Господь Бог, – твердым голосом добавила она.

– Я бы этого не сказал, – пожал плечами Сказитель. – Всякие проповедники и священники возвели вокруг него столь плотный забор доктрины, что бедняге Господу и повернуться трудно. Теперь, когда Библия истолкована согласно их желаниям, они не дадут ему слова сказать, не говоря о том, чтобы продемонстрировать свою силу миру.

– Много лет назад в рождении седьмого сына седьмого сына я узрела его руку, – ответила Пэгги. – Если хочешь, назови это силами природы, ты ведь всевозможных знаний набрался от философов и магов. Я знаю одно: мы с этим мальчиком связаны так крепко, будто появились на свет из одной и той же утробы.

Сказитель вовсе не планировал следующего вопроса, он сорвался с губ сам собой:

– И ты радуешься этому?

В глазах ее проступила неизмеримая печаль.

– Редко, – произнесла она.

Она выглядела такой усталой – Сказитель ничего не мог с собой поделать. Он обошел вокруг стола, встал рядом и крепко прижал ее к себе, как отец прижимает дочь. Он держал ее в объятиях довольно долго. Плакала ли она или о чем-то думала, он не мог сказать. Ни слова не было произнесено. Наконец она отстранилась и вернулась к своим счетам. А он, так и не промолвив ни слова, вышел из дома.

Покинув Пэгги, Сказитель направился прямиком в гостиницу, чтобы поужинать. Ему предстояло рассказать пару-другую историй и исполнить кое-какую работу по дому, чтобы оплатить стол и кров. Однако все его рассказы блекли по сравнению с той историей, которую он не мог поведать, по сравнению с историей, конца которой он не знал.

* * *

На лугу напротив мельницы собралось с полдюжины повозок, на которых фермеры проделали далекий путь, чтобы получить хорошую, добрую муку. Не придется больше их женам потеть со ступкой и пестиком, грубо толча зерно, из которого потом выйдет жесткий, кислый хлеб. Жернова мельницы закрутились, и вскоре весь народ, живущий в окрестностях Церкви Вигора, начнет свозить сюда зерно.

Вода весело струилась по желобу, и огромное колесо вращалось. Внутри мельницы силой шестеренок приводился в движение малый жернов, скользящий по поверхности большого жернова с четвертной нарезкой.

Мельник высыпал пшеницу на камень. Жернов прошелся по зерну, давя и превращая его в муку. Мельник разровнял ее и снова пустил жернова, а затем ссыпал муку в корзину, которую держал его сын, десятилетний мальчик. Сын просеял ее сквозь сито и стряхнул получившуюся муку в холстяной мешок. Всякая шелуха, что осталась в сите, последовала в силосный бочонок. Затем мальчик вернулся к отцу за новой корзиной еще не просеянной муки.

Трудясь бок о бок друг с другом, они думали об одном и том же. Мысли их удивительным образом сходились. «Вот чем я всегда хотел заниматься, – думал каждый из них. – Я бы поднимался рано утром, приходил на мельницу и работал весь день рядом с ним». И неважно, что желанию их не суждено исполниться. Может быть, они больше никогда не увидят друг друга, ибо вскоре мальчик уезжал, чтобы поступить в подмастерья к кузнецу в городе, где он десять лет назад родился. Это только добавляло сладости мгновению, которое вскоре должно превратиться в воспоминание, а потом – в сон…