Книга Прекрасные сломанные вещи - Сара Барнард

Я сразу подумала, что она совершенно не изменилась. Волосы собраны в простой хвост – чуть длиннее, чем я помню, но все того же светлого оттенка, который ассоциировался у меня с ней. Тот же блеск в глазах, та же сияющая улыбка.

Однако оправившись от первого восторга узнавания, я заметила напряженность в уголках ее губ, когда она улыбалась. Заметила, что на ней не было макияжа, а лицо побледнело. Там, где она зачесала волосы с висков, я увидела темные корни, которые почти – но не совсем – скрывала светлая масса волос. Она была тоньше, чем я помнила: простая черная футболка и черная толстовка на молнии свисали немного слишком свободно. Шея, которую так долго украшал кулон с голубем, была обнажена.

Я рассматривала ее и видела, что и она изучает мое лицо. Потом ее взгляд упал на мои конечности в гипсе. Мы молча постояли около минуты, глядя друг на друга и слабо улыбаясь, охваченные внезапной неловкостью воссоединения.

– Когда я видела тебя в последний раз, у тебя все лицо было в порезах, – сказала Сьюзан.

– А когда я видела тебя в последний раз… – начала я и замолчала.

Как закончить эту фразу? Она в ожидании посмотрела на меня. Господи, да что такое. Не прошло и двух минут, а я уже облажалась.

– Да ладно, все в порядке, – сказала она наконец с мягкой улыбкой. – Я знаю. Хочешь присесть? – Она указала на один из диванов. – Ты можешь сесть? Ну, с твоей ногой.

– Да, вполне. – Я перехватила костыль поудобнее и зашагала к дивану. – Я уже привыкла.

– Когда ты снова сможешь нормально ходить?

Она села и подтянула колени к подбородку, крепко сжимая ноги обеими руками.

– С ноги гипс снимут где-то через месяц. – Я откинулась на спинку. – А потом будет всякая физиотерапия. А с руки уже на следующей неделе. – Я улыбнулась. – Прогресс!

Сьюзан опустила подбородок на колени.

– Это отлично.

Я ждала, что она скажет что-нибудь еще – раньше она всегда что-нибудь добавляла, но она только улыбалась мне молча. На меня накатила волна тревожной печали, и я не понимала, откуда во мне это чувство. Я вспомнила, как Сьюзан плясала на крыше, раскрыв над головой зонтик, – такая бесстрашная, такая яркая, такая живая. Я будто смотрела на другого человека. Никогда не могла сказать, где заканчивается фасад и начинается настоящая Сьюзан. Теперь фасад исчез, и я не вполне понимала, кто же находится за ним.

– Может, когда ты вернешься, я уже совсем поправлюсь, – с надеждой сказала я.

От моих слов лицо ее слегка осунулось, поэтому я продолжила:

– А ты вообще знаешь, когда вернешься?

Она не ответила, кусая губу.

– Надо что-нибудь запланировать. – Я попыталась улыбнуться. – Когда ты вернешься домой и я заново научусь ходить.

Она все молчала. Я подняла с пола сумку и поставила перед ней.

– Вот, я принесла тебе кое-что.

– Кэдди. – Сьюзан медленно открыла и закрыла рот. Я увидела, как она прикусила язык. – Кэдди, я…

Отчего-то я затаила дыхание.

– Я не поэтому тебя позвала, – дрожащим голосом сказала Сьюзан и положила руки на сумку, даже не заглянув внутрь. – Боже, мне так жаль. – Ее лицо сморщилось, и она поднесла рукав к глазам. – Мне так жаль, Кэдди.

– Перестань, – в моем голосе зазвенела всепоглощающая тревога. – По крайней мере, сначала скажи, почему тебе жаль.

– Я не вернусь домой. Не вернусь в Брайтон.

Она не отрываясь смотрела на меня, перекручивая ручки сумки.

– Я попросила тебя приехать, чтобы сообщить лично. Не ради подарков. Я хотела… – Она помолчала. – Хотела как следует попрощаться. Конечно, я еще побуду здесь, но, когда меня выпишут, я не вернусь к Саре.

Что-то застряло у меня в горле. Я попыталась сглотнуть.

– Почему нет?

– Меня отдают во временную семью, – осторожно, взвешивая каждое слово, сообщила она. – Ну, есть особые семьи для подростков вроде меня… которые лежали в таких клиниках и которым не к кому возвращаться. – Она слегка пожала плечами, но я заметила болезненную складку у нее на лбу. – В Саутгемптоне есть пара… Они согласны меня взять. Мы с ними уже виделись. Они очень милые.

– Саутгемптон? – повторила я, и до меня медленно начало доходить.

До Саутгемптона два часа пути.

– Но это… Это очень далеко.

– Я знаю. Но это хорошо. Они уже брали девочек из Гуиллима, так что они знают, что со мной делать. Ну, во всяком случае, знают лучше, чем Сара. Нуру, одна из моих соцработников, думает, что мне у них будет хорошо. Они…

– Но почему Саутгемптон? – перебила ее я, хватаясь за соломинку надежды. – Разве в Брайтоне нет таких семей?

Я понятия не имела, как работает вся эта система, но все равно продолжала:

– Даже если ты не будешь жить с Сарой, ты все равно можешь…

– Нет, – покачала головой она. – Нет, ты не понимаешь. Я не хочу возвращаться в Брайтон. Сара была готова дать мне еще один шанс, но я сама решила не возвращаться. Мне нужно начать все сначала, уехать.

Слова замерли у меня во рту.

– А.

Пустота разливалась по моему желудку, пробиралась в грудь.

– Я… ох.

Слезы наконец брызнули у Сьюзан из глаз.

– Прости, Кэдс. Я знаю, как это звучит. Это… дело не в тебе, не в этом всем. Я бы хотела вернуться из-за вас с Роз, но в глубине души я знаю, что нужно делать. Мне нужно попытаться заново, ради себя самой, и нужно уехать куда-нибудь в новое место, где не будет людей, от которых я зависима. Я использую людей, Кэдди. Опираюсь на них – слишком, слишком сильно. А потом так пугаюсь, что потеряю их, что делаю из себя то, что, как мне кажется, им нужно. Я поступила так с тобой. Мне так хотелось быть человеком, каким ты меня считала. Я так старалась… – Голос ее задрожал и надломился, и она прижала рукав ко рту, словно пытаясь сдержать слова, что рвались наружу. Она прерывисто втянула воздух. – Если я вернусь, то, боюсь, ничто не изменится. А что, если я опять возьмусь за старые тупые привычки? Опять натворю тех же ошибок? Даже если не сразу… Дай мне несколько недель – и я опять полезу из окна. Буду сбегать к тебе, когда мне захочется чувствовать себя хорошо, и к Дилану, когда мне захочется чувствовать себя плохо. Я поступала именно так, и это очень разрушительно, и очень больно, а потом, через год, я опять наглотаюсь таблеток. Не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в повторяющийся кошмар, пока не останется никого, кто меня бы спас.