Утром Всеволод поднялся потихоньку, чтобы не разбудить спящую Ингрид. И то сказать, совсем мало удалось поспать ей сегодня. Он-то привычен, случалось, и по двое суток не спать, когда шла война. Он даже чувствовал некоторую свою вину – жена ждёт ребёнка, а он всё не может от неё оторваться. Всё берёт, и берёт податливое жаркое тело, сам раскаляясь от этого пламени…
Но пора, пожалуй, убрать из глаз это воспоминание о бессонной ночи. Небось к дружине идёт, не к дворовым девкам…
Рядом шагавший Глина искоса поглядывал на князя, как он стирает с лица блаженную улыбку и привычно хмурит брови, готовясь к серьезному дню. Да уж, правителю Лебедяни было, о чём подумать.
Лицо Кряжа, старшины дружинников, который уже ждал князя у караульной, светилось торжеством. Он сделал знак одному из своих воинов, и тот вытолкнул из маленькой кладовой, пристроенной возле караульни, где дружинники хранили всякий хлам, боярина… Чернегу!
– Как же вы взяли-то его? – подивился Всеволод.
– Решили у нехристей поучиться. Сколотили пару лестниц да через ограду перелезли. Челядь закрыли в людской, чтоб не мешались под ногами, а двери в девичий терем снаружи бревном подперли…
Как оказалось, Чернега сидел в трапезной вместе с двумя своими соратниками, не пожелавшими бросить товарища в опале, как считали они. Они как раз пеняли Чернеге, что он напрасно выступает против князя.
– Чего тебе вздумалось на старости лет в посадники лезть? – спрашивал один из друзей боярин Быстродел. – Сидишь теперь как волк, собаками загнанный. До распрей ли, коли басурманы у ворот? Все обиды надо позабыть да на защиту города поспешить…
– Верно говоришь, боярин Быстродел, – с ходу вмешался в разговор вошедший в залу вместе с дружинниками Лоза; ему лезть по лестнице не пришлось, те, что перелезли в боярский двор, открыли двери остальным. – Не нам, старым воинам, княжескую власть свергать. А уж нехристей в товарищи звать – и вовсе подлость великая…
– Ты говори, да не заговаривайся! – Быстродел вскочил из-за стола и схватился за рукоятку огромного, похожего на маленький меч кинжала. – Я ведь не посмотрю, что с тобой дружинники. Заставлю за поклеп ответить!
– И кого посмел обидеть наговором? – поддержал его другой сотрапезник боярин Коваль. – Чернега ещё батюшке Всеволода, князю Мстиславу верно служил.
– Наговором? – изумился вошедший следом за Лозой Кряж. – А не скажете ли мне, добрые люди, чей это холоп на воротах висит?
Он сделал предупреждающий жест дружинникам, которые направились было к сидящему за столом Чернеге.
– Скажем! То холоп, решивший по своему глупому разумению за боярина опального вступиться, – проговорил Быстродел. – Так нешто за него князь Всеволод почтенному боярину мстить станет?
И Кряж, и Лоза, и дружинники все ещё таращились на бояр, не осознавая боярского возмущения: за кого они вступаются?! Лоза быстрее других сообразил, что товарищи Чернеги попросту не знают всей правды.
– Что ж ты, боярин, с друзьями планами не поделился? – насмешливо спросил он. – И про связь с немецким рыцарем им не рассказал. И про то, как холопа своего послал княжеских дозорных отравить да мунгалам городские ворота открыть…
– Нет! – прорычал Быстродел, меняясь в лице; он продолжал с надеждой вглядываться в глаза Чернеги, которые тот упорно теперь отводил. – Андрей! Мы же с тобой с молодечества вместе. Ты же русич! Не мог ты своих братьев под татарскую саблю подвести!
Боярин Коваль отступил прочь, с ужасом глядя на Чернегу.
– Лоза, – почти умоляюще произнес он, – ты же не веришь, что Чернега…
– Не верил бы, – жёстко вымолвил тот, да своими глазами видел, как холоп Скрыня, отравленный его хозяином квас пил. И умер на глазах всей дружины.
– Наговор! Поклеп! – голос Чернеги сорвался на крик. – Верите холопу и не верите боярину! Я великому князю Ярославу прошение подам…
И замолк на полуслове, отброшенный мощной рукой Быстродела.
– А ведь прав Лоза, – он проницательно вгляделся в лицо бывшего друга. – Кричишь ты громко оттого, что не веришь, будто мы долго продержимся. Ты нас всех с помощью мунгалов уже в могилу уложил… Мы-то с Ковалем жалели тебя, думали, Всеволод Мстиславич по младости да по горячности обижает старого воина. Заставляет, будто цепного пса, за забором сидеть… Я видел, что с тобой неладное творится, но что ты переметнуться задумал, и помыслить не мог. Эх!
Он плюнул под ноги Чернеги и подошел к дружинникам.
– Вяжите, братцы, и меня, дурака старого, за слепоту мою. За веру в дружбу, коей полвека минуло, за то, что не слушал других лебедян, отмахивался легкомысленно…
– Иди домой, боярин, – мягко проговорил Лоза, – нет у князя зла на тебя.
– А на меня? – подошел враз сгорбившийся, потрясённый Коваль.
– И на тебя.
– Братцы! – крикнул им вслед Чернега, но они не обернулись и прошли к выходу мимо дружинников, которые молча расступились перед ними.
Чернега оглядел всех безумным взглядом. Он только теперь осознал, что поставил себя наособицу от всех и переступил границу, отделявшую человека уважаемого от презренного, подлого пса. Дружинники стояли не шевелясь, но он стал пятиться от них, пока не уперся в стену. Стукнулся об неё затылком и будто очнулся от долгого сна.
– Да, ребятушки, – усмехнулся он, – продал я душу не за овсяный блин. Возгордился! Недаром говорят, боярская спесь на самом сердце нарастает… Что ж, умел грешить, умей и ответ держать.
Он быстрым неуловимым движением выхватил кинжал, но Кряж, следивший за каждым его движением, кинулся к боярину и успел перехватить занесенную для удара руку.
– Э, нет, боярин, держать ответ тебе придется по делам твоим. А по ним ты смерть такую не заслужил – слишком легка она и пристала воину, коего победили в честной схватке, а не предателю народа своего.
Глава пятьдесят шестая
Прошло довольно много времени с тех пор, как разгневанная Анастасия выскочила прочь из комнаты. Аваджи не сомневался, что она сидит у Прозоры. Опять, наверное, помогает урусской шаманке готовить отвары из трав.
Он мог бы пойти к Прозоре, вызвать Анастасию и попросить у неё прощения за свою глупую ревность, но что-то мешало ему это сделать.
К тому же сталкиваться лишний раз с хозяйкой дома, которая почему-то возненавидела его с первого взгляда, Аваджи не хотел. Ему проще было бы поговорить с молодой женщиной, прозванной урусами странным именем Неумёха, но она как раз сегодня где-то задерживалась.
Неумёха появилась у его постели на второй день после ранения – сменила просидевшую подле него всю ночь жену. Когда его сиделка ненадолго зачем-то вышла, Аваджи решил подняться и немного пройтись по горнице. Он вовсе не чувствовал себя смертельно раненным, как казалось этой женщине.
Он сделал всего несколько шагов, когда вошла эта самая Неумёха. При виде его она так пронзительно закричала, что у Аваджи заложило уши:
