«Это был приказ, приказ на их настоящем языке, на котором они разговаривают между собой, а не изъявляют свою волю нам, ничтожным, простым смертным и существам, подобным оборотням, вампирам, ортанам».
– Опустите оружие и идите сюда! Не бойтесь, мы вас не тронем! – прозвучал из безликой толпы властный голос невидимого за головами собратьев командира.
Свора безликих расступилась, образовав узкий проход от двери до статуи женщины, возле которой стоял один высокий гаржа с зажженным факелом в руке. Тибар с Вернардом переглянулись. Ступить в толпу врагов было рискованно, но что бы они выиграли, если бы остались на месте?
– Стой пока здесь, а как мы к статуе подойдем, потихоньку беги, – прошептал на ухо белошвейке Тибар, но, как ни странно, его слова были услышаны старшим в войске нежити.
– Она идет с вами, это приказ! – голосом, не терпящим возражений, заявил гаржа и высоко поднял вверх руку с горящим факелом.
– Эх, встретились бы мы с тобой один на один, мигом разобрались бы, кто кому приказы отдавать должен! – проворчал палач, водружая на могучее плечо шомпол, и первым шагнул в плотные ряды врагов.
Среди галантных кавалеров, блещущих не только манерами, но и родословными, принято пропускать вперед лишь дам исключительно благородного происхождения. Тибар придерживался этого правила, однако на этот раз сделал для Танвы исключение, и девушка поняла почему. В случае нападения, а от таких непредсказуемых существ, как гаржи, можно было ожидать чего угодно, белошвейка оказалась бы между графом и палачом и, как следствие, не помешала бы им в схватке, да и сама бы была в большей безопасности.
Страх и близость смотревших на нее почти в упор зеркальных масок подгоняли девушку. Она и не заметила, как проскользнула сквозь толпу, столь же опасную, как яма со змеями, и оказалась в какой-то паре шагов от древней статуи. Вокруг потрескавшегося от времени творения и стоявшего почти вплотную к нему командира гаржей правильным полукругом расположились восемь манекенов, наверное, позаимствованных из мастерских висвардских портных. Сначала Танва лишь подивилась, зачем безликим убийцам понадобилось тащить через половину города деревянных истуканов, но стоило лишь ей взглянуть на них повнимательней, как девушка тут же сообразила, в чем именно крылся тайный резон и смысл. В каждом из примерочных болванов была аккуратно выдолблена дыра, в которую был вставлен человеческий орган. «Символика, – подумала белошвейка. – Опять эта проклятая, омерзительная символика, без которой не обходится ни один ритуал. Гаржи должны были собраться именно в этом зале, выстроить манекены с частями человеческих тел в строго определенном порядке и положить на ладонь морщинистой дамочки… О Боже, не дай мне дожить до таких морщин… обладающее магической силой украшение. А кстати, вот и оно, никогда бы такую уродливую серьгу не вдела в ухо. Ну и вкус был у предков!»
Испорченные манекены, серьга на ладони статуи и факел в руках гаржи явно были необходимыми атрибутами предстоящего ритуала, а вот лежащий на полу труп мужчины, одетого в сутану инквизитора, и восседавший на пыльном подоконнике Арторис как-то не вписывались в картину ритуального торжества, в особенности последний. Толстячок-перевертыш свесил с подоконника кривые ножки и, не обращая внимания на прибытие родовитых гостей, увлеченно обгрызал ногти, к счастью для Танвы, на руках, а иначе бы бедняжку стошнило.
– А вон и Мерзопакостное Величество собственной персоной, – Тибар слегка толкнул Вернарда плечом и кивнул на лежащий возле окна труп инквизитора. – Доигрался…
– Не-е-е, Его Мерзость еще не сдох, но вскоре точно доиграется! – специально гораздо громче, чем следовало, ответил Вернард и натянуто улыбнулся таращившемуся на него Арторису, естественно, догадавшемуся, что палач имел в виду его, а не убитого инквизитора.
Как ни странно, обычно болтавший без умолку толстяк-перевертыш был не настроен в эту ночь на разговоры. Он не вступил в пустые дебаты с обидчиком и даже не показал какой-либо непристойный фокус, за который безжалостно изгоняют не только из благородного общества, а лишь деловито кивнул головой гарже с факелом и скупо изрек: «Расскажи!»
– Граф Тибар Кервилонг Ортан и ты, его слуга, – как ни странно, гаржа подчинился просьбе, произнесенной, как приказ. – Мы проведем сейчас ритуал, и Великий Армант исполнит наше желание. Мешать бессмысленно! Вы можете уйти или остаться. Мы не возражаем против того, чтобы вы стали свидетелями нашего ухода из жизни, но если эмоции возьмут над вами верх и вы попытаетесь помешать священному действу, то погибнете. Мы ни о чем не просим, но и не приказываем, мы взываем к вашему благоразумию, господа!
– Как так, «ухода из жизни»? – с неподдельным удивлением переспросил хозяин дома, пораженный услышанным.
Тибар был готов к чему угоду: к злорадству, хоть оно было и не свойственно бесстрастным гаржам, к позорным условиям капитуляции, которые безликие по какой-либо известной только им причине собирались выдвинуть вместо того, чтобы просто убить последних ортанов, но только не к этому. В голове графа, да и изумленно взиравшего на гаржу Вернарда, никак могло уложиться, что полчища безликих прошли такой трудный путь, и все для того, чтобы уйти из жизни. Никто и никогда еще не просил божество исполнить такое странное желание.
– Мы устали, мы долго жили и хотим умереть, покинуть этот мир навсегда, без последующего воскрешения, – поняв по выражению лица, насколько удивлен предводитель поверженного ими противника, снизошел до объяснения старший безликий. – Все, кто погиб в битвах с ортанами, рано или поздно воскреснут, уж такие несчастные мы существа. Мы не знаем покоя, и в этом наша беда. Природа создала нас такими, какие мы есть, в этом заключалась ее ошибка. Мы должны были стать Дланью Справедливости, поэтому бестелесны и бесстрастны, как само Правосудие, как оголенная до кости Истина. Поэтому мы и носим маски, мы должны были стать вашей Совестью. Творцы хотели, чтобы умерщвляемые нами мерзавцы посмотрели на себя со стороны хотя бы перед самой смертью, ужаснулись бы отражению, ужаснулись бы тому, какие они есть… были… Но Природа – не Всесильный Создатель, ее попытка не удалась, в расчеты закрался просчет. Мы не смогли исполнить наше предназначение, и вот уже долгие годы мы страдаем. Мучения одних длятся десятилетия, других из нас терзают воспоминания не одну сотню лет.
– Мучаетесь, да вы же… – перебил было говорившего Вернард, но Тибар подал ему знак замолчать.
– Да, мы страдаем, хоть вам в это и трудно поверить! Когда-то мы были людьми, но не помним прошлой жизни. И это благо, но в этом кроется и беда… В нашей памяти еще теплятся воспоминания о том, каково это – быть человеком, каково любить женщину, вкушать изысканные яства, каково жить и ощущать… Природа не смогла удалить из нас остатки этой памяти, мы живем, не видя смысла в самом бытии. Человека ведут по жизни инстинкты, вампиром движет жажда крови, оборотень не может не вкушать теплой человеческой плоти, а у нас нет стимула к существованию, нет цели. Мы страдаем, поскольку помним, что когда-то были иными, что когда-то давно цель была. Мы устали от однообразного течения дней, мы ЖЕЛАЕМ уйти, и мы уходим!
