Это было забытое, не испытанное правило, которое придумал Дарнаэл Первый для своих потомков, чтобы быть уверенным: недостойный не сможет занимать трон. Никто не знал, какой магией он пропитал корону и было ли это правдой, но она не отказывала ни одному из правителей, занимавших трон Рангорна. Говорили, впрочем, что этот королевский атрибут, заговоренный на крови, мог принадлежать только настоящему королю — и одному из их рода. И если существовал кто-то, кто имел право перерезать эту самую родовую нить, то трон переходил к наследнику престола.
— Давно? — тихо спросил Мартен.
— С момента свадьбы, — отозвался Ирвин, а потом нехотя, будто выдавливая из себя эти слова, добавил: — Ваше Величество.
Мартен криво усмехнулся. Можно подумать, что-то поменялось! Словно он сам стал старше и достойнее, а роль короля — доступнее и проще для него. Если бы! Он не сомневался, что совершит миллион глупостей от момента своей коронации и до самой смерти.
А ведь править страной должен человек, который не делает ошибок. Такой, как Акрен, способный просчитать все до самой последней секунды, когда от одного падения в пропасть зависит судьба всего мира…
А не такой, как сам Мартен, способный только спровоцировать все эти проблемы.
На самом деле, можно было отказаться. Мартен осознал это, всматриваясь в печальные глаза Ирвина, заметив, как заметно понурила голову Лилиан.
Но для него за их спинами все еще маячила тень Акрена. Советник Шантьи едва заметно улыбался — он предлагал выбрать свободу. Отказаться от трона раз и навсегда. Разве ему будет тяжело это сделать? Сказать, что он недостоин. Оставить корону. А кто будет следующим королем? Ну, ведь ему должно быть все равно! Если Мартен настолько безответственен, что мешает ему бросить Рангорн на бесчисленных советников, министров, отца, который, должно быть, мечтает маячить за спиной сына и нашептывать ему, как положено настоящему королю поступать в тех или иных ситуациях…
Ничто. Разве что тяжесть долга, вечно лежащего у него на плечах. А сегодня есть возможность раз и навсегда разрубить эту нить, соединяющую Мартена и Рангорн. Он станет свободным, останется в Объединенной Державе, выучится на артефактолога. На него больше никто не станет смотреть, как на изгоя — напротив. Он станет вторым после Акрена, истинно неодаренным, который умеет пользоваться магией и уничтожать ее силой мысли.
Вторым после бога, хотя Акрен никогда не был божеством.
Белла… Скорее всего, поймет. Ей тоже не в радость быть принцессой Халлайи, и в гробу она, если честно, видела этот дурацкий трон.
Тень советника Шантьи — яркая Мартенова фантазия, если быть предельно откровенным, — ухмылялась, дразня. И Мартен ни с того ни с сего вспомнил, что Акрен, этот улыбчивый, веселый мужчина, сорвиголова, которому никогда не сидится на месте, стал лордом-регентом Рангорна, похоронив двух королей. А ведь он, судя по всему, не особенно стремился становиться королем! Мог ведь взойти на престол намного раньше! В конце концов, кто был бы против, чтобы сын герцога Д'Арсана…
Кто был бы против, да только кому Акрен об этом рассказал, за исключением самых близких?
"Корона переходит к сыну, — прошелестел ветер, — только если он готов ее принять!"
Мартен вздохнул. Да гори он, этот Рангорн, синим пламенем! Акрен Шантьи, может, хотел стать математиком или просто примерным семьянином, который улыбается только жене и детям, зато искренне, а не сверкает глазами на всех этих надоедливых королевских приемах, чтобы потом подсунуть нужную бумагу какому-нибудь безмозглому послу из Халлайи! А король Дарнаэл, говорят, мечтал быть уличным фокусником, радовать людей! Мартену бы в артефакторику, засесть во всех этих книгах, а по ночам обнимать любимую женщину, а не корпеть над ненавистными бумагами, разгребать все то, что натворил его папенька за годы своего правления…
Он поймал взгляд герцога ди Маркеля. Тот дернулся, чувствуя, как невидимая сеть все-таки сковывает его тело, попытался сопротивляться, вывернуться, выбраться на свободу, но магия Ирвина держала крепко… Пока Ирвин имел на это право.
Они находились на территории чужой страны. И, собственно говоря, власть Ирвина имела какой-то смысл ровно до того момента, пока Мартен оставался королем. Кому нужен Рангорн, если им будет править кучка глуповатых, меняющихся с завидной регулярностью министров? Этой стране, будь она проклята, нужна крепкая рука и тот, кто станет ее символом.
Тот, кто не позволит разлететься на куски системе, выстроенной еще самим Акреном.
Не мальчишка. Не такой несерьезный, опасный элемент, как Мартен. Стране нужен…
Ди Маркель попытался высвободиться из заклинания Ирвина, Сияющий потянул сеть на себя, но Мартен только отрицательно покачал головой.
— Не стоит, Сияющий, — оборвал его Мартен, вынуждая себя заговорить быстрее, чтобы не передумать. — Этого господина в Рангорне судить не будут.
Губы герцога растянулись в мерзкой, кривой улыбке, обозначавшей не то его торжество, не то все опасения, которые мужчина пока что боялся высказать, а Мартен все так же молча смотрел ему в глаза и, признаться, не знал до конца, что именно сказать, дабы поставить решающую точку.
Как бы поступил Акрен в этой ситуации?
Он не стал бы марать руки в крови врага. Он убил бы его словами.
— Все же, магические исправительные работы, положенные ворью из колдунов, слишком дешевая расплата, — ответил Мартен. — Верю, что он заслуживает большего.
Ди Маркель вздрогнул. Ирвин же замер, повернулся к Лилиан, кажется, пытаясь найти поддержку во взгляде жены. Та молчала, почувствовав привкус родовой магии, которой сама не владела. В ее взгляде было чуть больше надежды, чем в глазах Сияющего.
Смотреть на Беллу Мартен не решался. Он понятия не имел, примет ли она его решение. Время назад не вернуть — здесь слишком много людей, та же самая Анаис, пусть даже потерявшая сознание, но все равно остающаяся свидетельницей каждого произнесенного принцем слова.
Принцем!.. Этот статус ему теперь не светит. Хотя, можно представляться наследником престола… Пока он не откажется от короны.
Или не дождется коронации.
— Нет, — усмехнулся Мартен, — вас, ди Маркель, будут судить по законам Халлайи. Знаете, что делают в местных храмах с такими, как вы? Это же надо, столько преступлений… Где вы взяли этот артефакт, герцог? Впрочем, судя по всему, вы не дворянин, верно?
Ди Маркель закашлялся.
— Говори правду, — велел Мартен, чувствуя, как напряженно, тяжело бьется его собственное сердце, как пытается вырваться из клетки ребер, и каждый новый удар отражается болью в груди.
Он понятия не имел, как работала магия у других, но его собственная — текла в его крови, алая и быстрая, стремительная, способная сжечь безо всякого огня, крохотными капельками хрусталя застывала в невыплаканных слезах, составляла его кости, прочная, как осознанная, опирающаяся на доказательства вера. Мартен чувствовал себя сотканным с магии.
