Дэйна молчала. Она вспоминала Кэрри Кент в действии. Неужели это и есть справедливость, спросила она себя. Неужели то, как она копалась в жизни тех, кто жил хуже, чем она, хоть кому-то шло на пользу? Дэйна не была уверена, что Кэрри борется за что-то, кроме славы и рейтингов. В ее мире все только ради денег.
— Какое отношение это имеет ко мне?
— Кэрри послала меня лично, чтобы попросить тебя прийти на шоу и помочь полиции поймать убийцу Макса. Если ты все расскажешь в эфире, будут звонки. Я понимаю, что для тебя это самая сложная вещь, которую ты когда-либо…
— Нет.
Машина вильнула, и Дэйна схватилась за ручку двери.
— Обдумай все, дорогая. Ты хорошо знала Макса, поэтому…
Но Дэйна не разобрала конец фразы. На нее накатила паника и тошнота. Она вдруг услышала гневные возгласы зрителей в студии, представила неумолимое лицо Кэрри Кент всего в паре сантиметров от своего, вот та снова и снова задает ей вопросы, пока у нее не остается иного выбора, кроме как встать и признаться во всем.
Произвели арест… До нее снова донесся голос Лиа. Его отпустили…
— Макс наверняка захотел бы, чтобы ты сделала это ради него. Во время передачи на экранах будет бежать строка с номером горячей линии. Кэрри на твоей стороне. Она просто станет задавать тебе вопросы. А ты расскажешь, что произошло, что ты чувствовала, как ты пыталась помочь Максу. Я уверена, будет очень много звонков. И кто-то обязательно…
— Хватит! — крикнула Дэйна. Она согнулась, насколько позволял ремень безопасности, и закрыла лицо руками.
— Я не хотела расстраивать тебя, Дэйна. — Лиа притормозила у автобусной остановки. Двигатель заглох.
Дэйна отняла руки от лица. Она хотела лишь одного — плакать, плакать и плакать, пока слезы не растворят все слова, что она должна сказать.
— Я ничего не знаю, понятно? Я не знаю, кто убил Макса, я не знаю, что сказать по телевизору. Не заставляйте меня это делать.
Лиа положила руку ей на плечо:
— Вот, возьми, Дэйна. Это моя карточка. Позвони мне, если все же решишься. Эфир послезавтра. Я понимаю, тут многое надо обдумать, но…
Дэйна не слушала. Она вдруг поняла, что автомобиль просто сделал круг и сейчас стоит возле ее дома. Сама не зная зачем, она схватила карточку и выскочила из машины. Она бежала и бежала, прочь от дома, прочь от школы, вниз, к каналу, через пустырь, к хижине Макса. Добежав, прислонилась к мокрому дереву. Задыхаясь, она то плакала, то истерически смеялась.
Что же ей теперь делать?
Фиона чувствовала его страдания почти как свои собственные. Его боль разъедала ее изнутри. Она наблюдала за муками любимого человека через стекло, такое толстое, что он не мог услышать, как она стучит, зовет его, хочет помочь. Ее любимый был слеп. Да и не знал он о ее любви.
Ее квартира сверкала чистотой. За те почти десять лет, что она работала с профессором, он был у нее лишь однажды. Фиона знала, что даже если бы в квартире царил самый дикий кавардак, какой только можно вообразить, Броуди ничего бы не заметил. А если бы и заметил, то и бровью не повел.
В тот день они ехали в аэропорт. Фиона забрала его из этой ужасной квартиры, и они направились в Хитроу. Она всегда выезжала с запасом, на случай пробок, поломок или других непредвиденных обстоятельств, которых никогда не случалось. Кроме того единственного раза.
— Стоп! — заорал вдруг Броуди, хлопнув рукой по приборной панели.
Если бы они ехали по обычной дороге, Фиона тут же ударила бы по тормозам. Но они мчались по шоссе М25, поэтому она смогла лишь перестроиться на крайнюю полосу и сбросить скорость.
— Что случилось?
Фиона считала, что, проработав с Броуди два года, досконально изучила его. Но он никогда раньше так себя не вел.
— Я не могу ехать в Бостон.
— Это еще почему? — Фиона съехала на обочину.
— У Макса школьный концерт. Я хочу, чтобы ты развернулась и отвезла меня домой. Или нет, лучше отвези меня к себе. Это ближе, а я хочу позвонить в школу. Потом разберемся, что дальше делать.
— Но ты же главный докладчик. Большинство делегатов вообще едут туда только затем, чтобы послушать тебя. А еще ты почетный гость на субботнем банкете.
Фиона была ужасно разочарована, но не хотела признаваться в этом даже себе. Пять дней в отеле с Броуди должны были к чему-то привести. Неужели она так мало для него значит, что он даже не дотронется до ее руки за ужином или не поцелует в щеку, пусть из простой благодарности за заботу? Ей и такой мелочи достаточно. Большего она и не ждет.
— Макс важнее. Вези меня к себе, Фиона. Не хочешь к себе — вези домой.
Он ее босс. Ей платят за то, чтобы она выполняла его указания, и если он требует развернуть машину и разрушить его карьеру, то так тому и быть. Глаза заволокло слезами. Не говоря ни слова, Фиона развернулась на ближайшей развязке.
Дома она подвела Броуди к своему рабочему столу у окна. Телефон, компьютер, фотография в серебряной рамке, несколько папок. Фиона вдруг отчетливо поняла, что — точнее, кто — стоит на пути будущего, которое возможно у нее с Броуди. Она почти пожалела о том, что у Броуди есть сын.
— Я звоню по поводу моего сына, Макса Квинелла, — говорил он. — Да, да, совершенно верно. Он участвует в концерте. Вы не могли бы передать ему, что его отец приедет? Спасибо. И пожелайте ему удачи.
Удачи, повторила про себя Фиона, кладя фотографию Броуди лицом вниз. Ей понадобится нечто большее, чем удача, чтобы Броуди ее заметил.
Теперь, годы спустя, сидя у телефона в ожидании звонка от Броуди, она спросила себя, изменилось ли что-то после смерти Макса? Разве и теперь, во всем этом хаосе, он не стоит между ней и Броуди?
Март 2009 года
Дэйна нажала слив и подобрала с пола бело-голубую коробочку, содержимое которой валялось тут же. Она промокнула глаза туалетной бумагой, зная, что на щеках все равно останутся черные разводы от туши, высморкалась и глубоко вздохнула. Это только начало. Или конец. Она засунула инструкцию обратно в коробку, спрятала под свитер и вышла из туалета.
В комнате она бросилась на незастеленную кровать. Какое-то время лежала, глядя в потолок, рассматривая трещинки в штукатурке и размышляя, что их количество вполне соответствует количеству дерьма в ее жизни. Некоторым суждено родиться счастливчиками. А некоторым — наоборот.
Она перевернулась, открыла комод у кровати и спрятала коробочку под груды барахла, скопившегося за годы. Жестянки из-под конфет со всякой всячиной, книги, старые наушники, пакет с игральными картами, коллекция пластмассовых зверушек, баночки с древней косметикой жутких оттенков розового и голубого, которыми она уж точно никогда больше не воспользуется. Под всем этим хламом теперь была спрятана самая взрослая вещь в ее жизни.
