– Я… – с трудом подыскивая слова, начала Ребекка, – я всегда боялась выставлять напоказ свои чувства.
– Я это хорошо понимаю, – согласился Кеннет, – но надо преодолеть себя. Все художники боятся обнажать свои чувства перед посторонними. Этого боится каждый писатель, каждый музыкант, да и вообще каждый творец. Ты думаешь, мне легко обнажать свою душу, выплескивая на бумагу все те ужасы, которые переполняют меня? Я отлично понимаю, что любой человек, купив билет за несколько шиллингов, будет копаться в моей душе, и, однако, я готов пойти на это, потому что, если этого не сделаю, мои рисунки будут пустыми, выхолощенными, бездушными. То же самое с твоими картинами. Если ты и дальше будешь зарывать свой талант, он иссякнет и погибнет безвозвратно. Конечно, твои картины останутся профессиональными, но они не будут трогать душу.
Сердцем Ребекка почувствовала, что в словах Кеннета есть доля правды.
– Ты умеешь задеть за живое, капитан, – со вздохом сказала она. – Уговорил. Я тоже представлю свои картины на выставку.
– Решено! – Кеннет нагнулся и поцеловал Ребекку. – Пожелаем нам успеха.
Ребекка была в полном замешательстве. Как это Кеннету удалось заставить ее делать то, от чего она до сих пор так упорно уходила? До его прихода в их дом она дала себе твердое обещание никогда не выставлять свои картины. Почему же сейчас она согласилась?
Они молча прошли несколько кварталов, прежде чем Ребекка заключила, что Кеннет совершенно прав. Ей пора решиться и сделать первый шаг. Пришло твое время, Ребекка!
И душа ее запела.
Когда Кеннет после обеда пришел в мастерскую, он сразу же принялся изучать портрет Лилит. Еще несколько штрихов, и портрет будет готов; жаль только, что его нельзя представить на выставку. Этот портрет будет всегда ему дорог – и не только потому, что это его первая работа маслом, но также и потому, что он не мог не угадать страстную натуру Ребекки. Кеннет бросил взгляд на кровать и мысленно увидел Ребекку, охваченную волной всепоглощающей страсти.
Завесив портрет, он поставил его к стене и натянул новый холст. Он нанес на него красную грунтовку, которая, по его мнению, лучше всего подходила к задуманной им картине. Идея такой картины вынашивалась им много лет, она полностью созрела в его воображении, и даже наброски к ней были лишними.
Все, что ему оставалось, это пробудить воспоминания, сделать их мучительными, довести до агонии, а потом, бросая вызов небесам, перенести эту агонию на холст. Красный фон усилит впечатление, сделает его яростным. Картина будет сильно отличаться от обычных академических полотен на исторические сюжеты, таких холодных и безликих, с обилием ненужных подробностей. Возможно, все, за исключением Ребекки, отторгнут эту картину, но, несмотря ни на что, он обязан ее нарисовать.
Художник призвал на помощь всю силу своего воображения, и ужас постепенно стал охватывать его. Боль, которая жила глубоко внутри, вырвалась наружу.
Кеннет взял в руки угольный карандаш и, смахивая слезы, приступил к работе.
Глава 24
Особой кисточкой Ребекка наложила тени в уголках глаз корсара. Занеся руку с кистью, чтобы добавить последние штрихи, она внезапно остановилась и задумалась. Всегда легче начать портрет, чем его закончить. У художника возникает искус еще поработать над картиной, стремясь довести ее до полного совершенства, а где оно, это совершенство? Лучше вовремя остановиться, иначе можно потерять чувство меры и тем самым погубить то, что уже создано.
Заканчивая очередную работу, Ребекка всегда чувствовала себя как выжатый лимон. На этот раз она была рада, что портрет закончен, иначе бы она сошла с ума, постоянно думая о Кеннете и его великолепном теле. Теперь она может думать о нем только… ну, скажем, десять – двенадцать часов в сутки.
Дверь с шумом распахнулась, и в мастерскую вплыла Лавиния.
– Ты когда-нибудь научишься стучать? – вздохнув, спросила Ребекка.
– Я стучала. Целых три раза, но ты не слышала.
– Прости. – Ребекка посмотрела в окно. Время было далеко за полдень. Она заработалась и пропустила ленч. – Выпьешь чаю?
– Благодарю, но у меня нет времени. Я заскочила, чтобы отдать платье, которое моя горничная приготовила тебе для бала у Стратморов. Я отдала его твоей служанке. Бетси выглядит гораздо наряднее своей хозяйки.
– Мне сейчас не до нарядов. Я совсем заработалась. Истекает срок представления картин на выставку в Королевскую академию.
– В этом доме все заработались. Энтони со своими картинами едва держится на ногах. А ты почему так торопишься? Неужели наконец решилась тоже выставить свои картины?
Ребекка решительно кивнула.
– Аллилуйя! Наконец-то. И что ты собираешься выставлять?
– Возможно, этот портрет, который я только что закончила, и еще одну картину. – Ребекка указала на мольберт. – Хочешь посмотреть на моего пирата?
– С удовольствием. – Лавиния подошла к портрету и, взглянув на него, присвистнула от восхищения. – Вот это да! А что сам Кеннет о нем думает?
– Он его еще не видел. Разумеется, я выставлю его только в том случае, если он не будет возражать.
– Даже если и будет, ты обязана показать его всем. Любители живописи будут тебе очень признательны, особенно женщины.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты уловила сущность мужской натуры, – заметила Лавиния с понимающей улыбкой. – О твоем корсаре грезит каждая женщина, надеясь найти такого любовника. Опасного, неистового, мрачного. Когда ты смотришь в его глаза, у тебя дух захватывает. – Лавиния стала обмахиваться веером. – В нем все дышит страстью.
– Ты, наверное, шутишь?
– Может, слегка преувеличиваю, но не шучу. – Вытянув губы, словно для поцелуя, Лавиния продолжала рассматривать портрет. – Если ты испытываешь к нему то, чем дышит весь портрет, тебе действительно нужно поскорее выходить за него замуж.
– Лавиния, это же картина! Холст и краски. Я немного романтизировала портрет бывшего армейского офицера. Это вовсе не провозглашение любви до гроба.
– Ты так считаешь? Я уже давно кручусь в вашей среде и хорошо понимаю художников. Стоит вам взять кисть в руки, вы выплескиваете на холст всю свою душу. – Лавиния сильнее замахала веером. – Если он тебе не нужен, я могу сама им заняться. Не возражаешь?
Ребекка рассмеялась.
– Кеннет не шаль, которую можно одолжить и вернуть обратно. Ты уже однажды сделала попытку, и это ни к чему не привело.
– Тогда я просто шутила, а теперь говорю серьезно. Учти, если я заполучу его, то уж никому не отдам.
– Ты невыносима.
– Возможно. – Лавиния снова посмотрела на холст. – Шутки в сторону. Портрет действительно получился великолепный. Он самое лучшее из всего, что ты делала. Какую еще картину ты хочешь представить?
