Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
За юмором здесь проглядывает проницательное наблюдение, а именно то, что настоящая мудрость приходит только с опытом и умением анализировать этот опыт. Юность неблагосклонна к таким качествам; как выразился Майкл Оукшотт: «Политика – это занятие, неподходящее для молодых… Для каждого юность – это период мечтаний, блаженное безумие, сладостный солипсизм… Не нужно соблюдать никаких обязательств; не нужно ничему вести учёт»[294]. Бжезинский, который сегодня, несомненно, согласился бы с наблюдением Оукшотта, не признался бы, что в возрасте 30–40 лет понимал столько же, сколько в 70 лет или в настоящее время. Полвека назад, в качестве младшего члена в Совете национальной безопасности президента Кеннеди, он написал многое из того, что исторически не подтвердилось; например, в одной давно рассекреченной записке, составленной непосредственно после Карибского кризиса, тридцатичетырёхлетний Бжезинский восторженно пророчествовал о скорой и неизбежной победе Запада в холодной войне.
Каждый стратегический мыслитель обладает несколькими «визитными» недостатками, оставшимися у него с ранних лет; такова цена за обретение опыта. Если не преодолевать свои недостатки и не опровергать свои ошибки, то ничему и не научишься, – в каком-то смысле без этого невозможно утверждать, что ты мыслишь по-настоящему и бываешь прав. Люди даже в последней трети своей жизни продолжают учиться и совершенствовать свои интеллектуальные и эмоциональные навыки; потенциал такого роста в пожилом возрасте признаёт даже общество, испытывающее недостаток уважения к старшим. И подтверждением этому служит статус мастера стратегии Збигнева Бжезинского.
Кроме общественного признания стратегического мыслителя, существуют и менее субъективные критерии, желательные (если не полностью необходимые) для достижения такого статуса. Каковы же они?
Один из друзей Бжезинского (и один из моих наставников), Оуэн Харрис однажды пошутил, что если хочешь стать проницательным наблюдателем международной политики, то неплохо бы начать с того, чтобы не родиться американцем и не быть молодым[295]. Второе условие мы уже упомянули, рассмотрим же теперь первое.
Харрис, конечно же, не имел в виду американское гражданство, а интеллектуальные недостатки тех, кто родился в культуре, по разным историческим причинам оказавшейся одноязычной, ограниченно-изолированной и тщеславной вследствие самопровозглашённой исключительности, манихейской по своему религиозному настрою, склонной слишком верить «великим», но, как ни парадоксально, узким теориям в противовес анализируемому опыту и, следовательно, не случайно нетерпеливой и, к тому же, исторически невежественной. Кроме того, как выразился Харрис, проблема американцев состоит в том, что у них отсутствует инстинктивное чувство опасности и ожидание трагедии, которые, скажем, у польских, бельгийских, еврейских или корейских детей появляются едва ли не с рождения[296]. Американцы слишком долго жили без внешней угрозы с неукреплёнными границами, без вторжений и без нападений на протяжении почти двух столетий, в условиях постоянного роста своего влияния, которому не было равных. Согласно Харрису, они обрели настолько прочные уверенность в себе и оптимизм, что им трудно воспринимать мир как опасное и очень неоднородное место, к которому следует относиться с осторожностью и сдержанностью. Если заменить все эти свойства на противоположные, то получится неплохой список достоинств любого стремящегося к известности стратегического мыслителя.
Противоположность ограниченности в этом отношении – способность воспринимать различные точки зрения. Это способность понимать, что такое быть иностранцем и что значит иностранное. Это значит осознавать глубинные основы своего общества, понимая тем самым основы других обществ и оценивая их в общем контексте. Это значит не совершать ошибку, интуитивно защищая свои жёсткие рамки мышления и не перенося их на других. Одноязычие ведёт к ограниченности и замкнутости; знание более чем одного языка способствует интеллектуальному плюрализму. Вот почему многие американские мыслители в области социологии и политики родились не в Америке. Збигнев Бжезинский в этом отношении не менее яркий пример, чем Генри Киссинджер или Ганс Моргентау, Арнольд Уолферс, Бронислав Малиновский и многие другие, начиная с Карла Шурца. Для всех их английский язык был вторым, а то и третьим. Это не сделало их менее патриотично настроенными по сравнению с родившимися в Америке; просто их патриотизм не был таким уж безусловным и наивным.
Противоположность тщеславия – смиренность. Смиренность – характерная черта истинного стратегического мыслителя. Истинный стратегический мыслитель понимает, что в человеческих отношениях возможны непредвиденные ситуации, что невозможно преодолеть структурную неопределённость, что способность планировать ограничена. Бжезинский по этому поводу высказывался категорично: «Глобальные политики не мыслят шаблонными формулами и не дают чёткие предсказания». Он издавна критиковал абстрактные модели, выдаваемые за практическое руководство.
Когда говорят о свойственной Америке исключительности, имеют в виду исключительность двух типов. «Исключительность откровения» связана с обусловленными протестантизмом религиозными представлениями и подразумевает, что превосходство Соединённых Штатов предопределено в силу повеления самого Господа Бога. Другой тип – это исключительность, обусловленная случайностью: историческими, географическими и личностными факторами, способствовавшими тому, что именно здесь восторжествовали демократия и прогресс. Воплощая высшие устремления человечества и его мечты о достоинстве, Америка, как выразился Авраам Линкольн в 1862 году, поистине является последней надеждой человечества. Следовательно, поддерживать её безопасность, процветание и могущество необходимо не только из стратегических соображений, но и из моральных обязательств. Но никаких гарантий здесь нет; как ещё прекрасно знал Макиавелли, фортуна – дама весьма капризная. То, что случай дал, случай может и отнять.
Никто не верит, что стратегическим мыслителем может стать сторонник исключительности откровения. Когда человек считает себя исполнителем божественного замысла, то все детали остаются в стороне. Когда американская внешняя политика начинает строиться на рассуждениях о Боге, будь то Тринадцать пунктов Вудро Вильсона или призыв Джорджа У. Буша перейти к «наступательной стратегии ради свободы», то недалеко до больших потрясений и большой резни – в случае с Вильсоном приступ идеализма привёл к разрушению давних основ европейского баланса силы, проложив дорогу ещё более ужасной войне; в случае с Бушем инициатива перешла в руки Ирана, самого опасного и агрессивного действующего лица на Среднем Востоке. Возможно, согласно старому афоризму, Бог и защищает пьяниц, дураков и Соединённые Штаты Америки, но надежда на божественное провидение – не замена политики.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
