Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
– Все тюкат?!
– Тюкат! – подтвердил Ивашов. – Седни утром с ем толковал… Золотой старик. – И с горечью закончил: – Вот ведь до чего дожили, сами себе домовины начали делать!
Вечером хозяева переносили балаганы. Анна Жамова вытаскивала наружу из своего временного жилища нехитрый скарб.
– Гли-ко, вроде и ничего нет, а барахлишка какая куча набралась! – удивлялась Анна. Рядом освобождала балаган Мария Глушакова. Чуть дальше возились Зеверовы. Анна окликнула соседку:
– Слышь, Мария! Опять Татарский район на выселки!
– Эти выселки уже – во! – Глушакова провела ребром ладони по горлу и забористо, по-мужски выматерилась.
– Ну и язык у тебя, Мария! Накажет Бог-то!
– Нету, Анна, Бога, нету! – решительно отрезала Мария.
Она взяла топор и пошла строить балаган, где уже работали Лаврентий и Прокопий.
– Где тут, мужики, пристроиться можно?
– Выбирай любое дерево, под ним и стройся! – тряхнул рыжей головой Прокопий и обвел рукой вокруг себя. Мария выбрала ровную площадку и, перехватив поудобнее топор, начала рубить колья. Прокопий следил глазами за женщиной.
– Ну, Мария, едрена вошь; тебе ниче не делатся. Чем ни хуже – ты все добрее! – хохотнул Прокопий, жадно следя за широкими бедрами женщины, обтянутыми выцветшим платьишком.
Мария выпрямилась, ощутив на себе цепкий мужской взгляд. Женщина смутилась. Обдернув платье, она туго обтянула высокую грудь и смутилась еще больше. Наконец, придя в себя, она с вызовом ответила:
– Че уставился, сатана рыжая! Лучше помог бы одинокой бабе!
– Погоди маленько, кончу свой, тогда помогу! – осклабился Прокопий.
И снова наступил рабочий день. И снова моросил мелкий нудный дождь.
– Как прохудилось, язви его! – недовольно гудел в бороду Федот. Он крепко придавил сапогом землю, из-под каблука полезла жидкая грязь. – Как тут копать котлован, все стенки махом позавалятся.
– Че думать, дядя Федот. Работа есть – лес шкурить да в поселок таскать! – подал голос кто-то из бригадников.
– Работа есть, едреный корень! Погоды нету… – пробасил в бороду бригадир.
Бригада разделилась сама собой. Кто был послабже, шкурили лес; покрепче и помоложе мужики и парни начали таскать бревна.
По всей деляне слышались голоса… «Раз-два, взяли, еще взяли… Сама пошла, сама пошла!..»
Прокопий таскал бревна в паре с Митькой Христорадновым. Сырые сутунки легко скользили по покатам. От малейшего усилия бревно легко нагоняло буксировщиков. То Дмитрий, то Прокопий отскакивали в сторону от набегавшего сзади бревна.
– Тпру-у, язва! – смеялся Дмитрий. – Ноги поломаешь! – Он зыркнул глазами в сторону напарника и, не сдержавшись, подколол Прокопия: – А ты, дядя Прокопий, говорил: мы и так перетаскаем! Щас бы рыли носом землю…
Зеверов покосился на остроязыкого напарника и зло процедил сквозь зубы:
– Ну и целуй своего бригадира в зад!
– Почему – моего! – не унимался парень. – Нашего…
Прокопия всего передернуло. Он вдруг остановился и, не скрывая ярости, прорычал прямо Митьке в лицо:
– Слушай, ты, болтунчик-говорунчик, если не перестанешь трепаться, то не бревно, а я тебе ноги переломаю. Понял?!
Удивленный парень невольно отпрянул от разъяренного лица напарника и, поскользнувшись, упал на землю.
– Ты чего, ты чего… – растерянно повторял Митька, поднимаясь с земли и отряхивая со штанов прилипшую хвою.
– Меньше болтай – вот чего! – криво усмехнулся Прокопий, глядя на растерянного парня. Больше не проронив ни единого слова, они таскали бревна до конца рабочего дня.
Прошло несколько дней. Погода все не могла установиться. Земля, не успев просохнуть, снова раскисала под нудным моросящим дождем. Только стройка в поселке не затихала, шла полным ходом. Федот, тесавший бревно, устало выпрямился. Стук топоров, вжиканье пил, неожиданно напомнили ему родную деревню. Вспомнилась ему помочь, когда мужики всей деревней помогали ставить добротный пятистенный дом под круглой крышей. Потом вечернее застолье здесь же во дворе. Раскрасневшаяся Акулина металась между кухней и застольем, угощая дорогих помощников. Тут же, около стола, крутился малолетний Пашка:
– Тятя, это наша изба. Мы в ней будем жить!
– Будем, сынок! – потрепал светлые мальчишеские волосы отец. С другой стороны Федота тряс за плечо пьяненький сосед, хромоногий Евсей Кондрашов.
– Слышь, Федот, че хочу сказать. Мы, хрестьяне, – основа всего. Захотим – дом поставим, вон хоромы какие отгрохали; а не захотим – и хрен вам. – Евсей ткнул кукишем куда-то вверх и в сторону. – Нас просто не сковырнешь!
– Да-а, не сковырнешь! – тихо проговорил в ответ своим внезапно нахлынувшим мыслям: – Сковырнули – аж дух захватило, и опомниться не успели!
Ивашов тряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли, и огляделся. На окраине поселка, потрескивая и постреливая колючими искрами в низко ползущие облака, горели костры. Около них крутились ребятишки. Федот узнал своего сына Пашку, непоседливую Таньку Жамову; они были заняты делом – обжигали лежаки, на которые должны были лечь стены будущих бараков. Облепив очередной толстый чурбак, юные помощники закатывали его в костер. Треск горящего сушняка, сноп разлетающихся искр, визг ребятни!
– Перемажутся, обгорят пострелята! – улыбнулся Федот и снова взялся за топор. Ловко гоня непрерывную щепу, бригадир подумал: «Ни хрена, перезимуем! Пока шевелимся – жить будем. Хорошо, хоть Сухова в поселке нет, наверное, в комендатуру уехал, а Христосик и носа не показывает».
Снова закрапал дождь. Неожиданно пришла на ум бригада покосников.
– Как там Степка, исхудал, поди, весь!
Дождь, дождь… Жучков в сотый раз оглядел низкое серое небо с лениво ползущими облаками.
«Уж ливанул бы и кончился, а то тянет кота за хвост, моросит помаленьку. Чисто наказание Господне…» – Афанасий тяжело вздохнул и побрел к кошенине. Около валков бригадир остановился. Высокие, пушистые в сухую погоду, остро пахнувшие медом, они сейчас лежали, прибитые дождем к земле, точно плоские блины на сковороде. Жучков подцепил носком сапога валок и перевернул его. В нос шибануло едкой удушливой прелью. В почерневшую слежавшуюся траву острыми пиками вонзилась зеленая отава, успевшая за время ненастья буйно пойти в рост.
«День, два – и прорастут валки! – удрученно думал покосник. – Не выдрать будет сено, пропала кошенина! А ведь могли бы убрать?!»
Хоть и не виноват был Жучков лично, все равно казнил себя мужик, все равно болела крестьянская душа при виде погибающего покоса.
– А ведь все так просто! – бурчал вполголоса Жучков. – Убери сухое сено и не коси дальше, не порть траву! Откуда только его черт принес! – последними словами материл Сухова бригадир.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
