Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
— А я скрытый еврей, — решил, наконец, представиться и я, — отказывающийся сотрудничать. Думаю, скоро еще одного приведут.
— Тоже еврея?
— Хрен его знает, чего там у этого зондерфюрера для отчетности не хватает.
Приблизительно через час дверь открылась, и в погреб спустился мой недавний знакомый — ефрейтор Хватов.
— Тебе что пришили? — приветствовал его я.
— Большевистскую агитацию.
— Понятно. Из меня еврея лепят, а… Тебя как величать, разведчик?
— Родители Виктором назвали.
— Виктор на рывок неудачно пошел, а все равно в одной яме лежать будем.
С помощью старожила бункера ввел Хватова в курс дела.
— А ты, вроде, и смерти не боишься?
— Боюсь, — признался я.
— Чего, тогда такой спокойный?
— Да поздно уже дергаться. Пока к стенке не поставили, можно спокойно сидеть, а как поставят…
Так перебрасываясь словами и фразами, мы просидели некоторое время. Даже мои биологические часы не могли мне подсказать, что сейчас снаружи: день или ночь? Тьма и тишина не давали никаких временных ориентиров. Мною овладела какая-то апатия — будь, что будет. Однако, когда заскрипела открываемая дверь и косое пятно света упало на пол погреба, сердце мое екнуло, а дыхание перехватило. Но оказалось, что нам принесли по кружке воды и кусочку хлеба, по большей части состоящего из опилок. Хватова полицаи припахали на вынос ведра, служившего парашей. Потом нас оставили в покое до утра.
Утром процедура повторилась. Мы уже подумали, что доживем до следующего вечера, но когда дверь распахнулась, сверху донеслось.
— А ну давай на выход! И этого с собой захватите.
Я встал. Руки и ноги сделались будто деревянными, а сердце бухало, как паровой молот. С Виктором вышла заминка, вытащить его по крутой узкой лестнице мы не могли, не рассчитана она была на такое. Один из полицаев, видимо, старший, принял решение.
— Оставьте его. Я здесь сам управлюсь, а ты этих за барак отведи.
— Прощай, разведчик.
Хватов тоже что-то хотел сказать, но обрушившийся сверху мат перекрыл все звуки. Едва мы выбрались, как старший из полицаев, нырнул вниз, направив ствол винтовки перед собой.
— Чего встали?! — набросился на нас второй. — Давай на выход.
Едва за нами закрылась дверь, как раздался негромкий, приглушенный стенами хлопок. В лагере, между тем, творилось что-то непонятное. Всех обитателей, кто мог передвигаться на ногах, согнали в толпу перед воротами. Народу явно прибавилось, видимо, вчера вечером или сегодня утром прибыла еще одна партия пленных. Немцев тоже стало заметно больше. Пулеметы с вышек настороженно глядели вниз. Толпа шумела, заливались лаем собаки, выкрикивались команды на русском и немецком языках. После тишины бункера эта какофония оглушала.
— Идите, туда.
Полицай подтолкнул нас к бараку, но едва мы прошли с десяток шагов, как сзади раздалось.
— Стойте!
Я не выдержал, обернулся. Полицай, воровато оглядевшись, неожиданно подтолкнул нас к толпе. Хватов, не поняв, попытался открыть рот, но я, схватив его за рукав гимнастерки, буквально затащил в людскую массу. Полицай закинул винтовку на плечо и исчез из виду.
— Чего это он?
— Того. Он нам только что жизнь спас.
Из барака вытаскивали тех, кто не мог передвигаться самостоятельно, и уносили куда-то за угол. Прозвучала усиленная жестяным рупором команда на немецком и охрана начала выгонять толпу из лагеря, формируя по ходу неровную, пошатывающуюся колонну.
Охранялась наша колонна очень хорошо. Одних только фрицев десятка три, плюс полицаи, плюс собаки. На едущей в конце колонны телеге, я заметил пулемет и при нем пару фрицев. И все это на две неполных сотни истощенных пленных. Видимо, немцы всерьез опасались массового побега пленных.
— Слышишь?
Я прислушался, но кроме топота сотен ног по грунтовке, да поскрипывания тележных колес ничего не услышал. Ну еще собачки гавкали.
— Нет, ничего не слышу.
— Да ты прислушайся.
Я прислушался. Ничего. Разве что… Стоп! Это же артиллерия! Наша?! Да хоть бы и немецкая! На каком расстоянии слышна канонада? Километров тридцать? Сорок? Значит, наши где-то прорвались, и теперь стало понятно, откуда вся эта суета. Шедший справа от нас, заросший рыжей щетиной дядька в гимнастерке довоенного образца тоже навострил уши и неожиданно в полный голос сказал.
— Я тоже слышу. Наши.
Несколько человек спереди обернулись на его слова, тоже начали прислушиваться. По колонне в обе стороны от нас покатилась шумовая волна. Люди оборачивались назад, движение колонны начало сбиваться. Конвоиры почуяли неладное, с двух сторон кинулись к пленным, щедро раздавая пинки и удары. Вслед за хозяевами заливаясь лаем рванулись собаки.
— Шнель! Шнель! Быстро! Быстро!
Кто-то из фрицев засадил поверх голов очередь на полмагазина. Они хотели заставить нас двигаться бегом, но истощенные, обессилевшие люди не могли двигаться быстро. Однако волну возбуждения немцы сбили. Скорость движения начала понемногу замедляться, и вот мы уже опять медленно бредем по дороге. И канонада была уже не слышна, а может, и правда артиллерия затихла. Солнце, обгоняя нашу колонну, понемногу заходило слева.
Часа через три мы добрели до железнодорожной станции. Там нас уже ждали вагоны с опутанными колючей проволокой окошками. Изнутри вагоны никак не были оборудованы. Затрудняюсь сказать, сколько человек загнали в один вагон, но лежать или даже сидеть на полу всем одновременно было невозможно. С грохотом закрылись вагонные двери, лязгнул запор. Засвистел паровоз, поехали.
Брянск, Унеча, Гомель, Жлобин. На крупных станциях нас выводили из вагонов, давали по черпаку баланды, в которой плавали несколько крупинок и капустные ошметки. В это время вагоны тщательно обыскивали в поисках предметов, которыми можно было сломать доски пола и сбежать. В среднем такие остановки случались один или два раза в сутки. Слуцк, Барановичи, Волковыск. Где-то в этих местах мне пришлось обретаться летом сорок первого года, а теперь меня везли обратно. Мы уже поняли, что приближаемся к польской границе, но является ли Польша конечной точкой нашей поездки?
Остановились в Белостоке, затем справа мелькнула Варшава, и мы поняли, что нас везут куда-то в южную Германию. До польской столицы за окошком проплывали крытые соломой бревенчатые избушки, после — чистенькие кирпичные домики с черепичными крышами. Европа, мать ее! На какой-то польской станции наш эшелон остановился у платформы с маленьким вокзалом. По платформе гуляли люди, доносился женский смех, с другой стороны, постукивая молотком, прошел польский железнодорожник. Кроме паровозного дыма и испарений масла теплый вечерний ветер заносил в вагон запах травы, а где-то далеко, еле слышно звучала музыка. Все это было совсем рядом за тонким слоем дерева, но как же далеко от нас все это было!
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
