— Лизи, — прошептала я, — что здесь происходит? Уж не эпидемия ли в городе?
Лизи снова опустила вуаль и пробормотала что-то непонятное.
— У них что, паралич?
— Да, тяжелый паралич, — уже громче сказала Лизи, — паралич головы.
— Это инвалиды?
— При смерти от шнапса, дорогая барышня.
— Что?! Они умирают?
Лизи ухмыльнулась.
— Проспиртованы! Все вусмерть пьяны!
Я чуть было не подавилась, пораженная. Вот что бывает с людьми, когда они напиваются. Интересно! Впервые в жизни я воочию увидела пьяных мужчин. Теперь мне стало ясно, почему Эннское общество борьбы с пьянством ставило пиво, водку и вино наравне с ядом.
Странно было видеть здесь и генерала, опустошившего девять рюмок шнапса одну за другой, причем еще до того, как подали венгерский ужин. И несмотря на это, мундир сидел на нем превосходно, держался он безукоризненно, взгляд был острым. Его состояние выдавали только несколько замедленная речь и избыток латинских выражений.
Дело в том, что каждый офицер, приступая к службе в Эннсе, должен пройти боевое крещение: он наносит визиты своим товарищам, и каждый из них предлагает ему выпить рюмку шнапса. Хотя ему приходится принять изрядное количество спиртного, в тот же день он должен, сохраняя прямую походку, появиться еще и в казино или в «Черном орле». Если не выдерживает — он не мужчина!
Сколько же, скажите на милость, должны были выпить эти представители сильного пола?
— Не останавливайтесь. Идите дальше! — придерживая меня рукой, сказала Лизи. — Все время прямо, потом направо. Или подождите, лучше я пойду вперед, а вы — за мной.
Прямо перед нами стояла длинная стойка, а перед ней, сгрудившись, как стадо гусей, и так же весело гогоча, толпились глупые бесовки, как их назвала Лизи, — те самые дамы сомнительной добродетели. Когда мы поравнялись с ними, они замолкли, опустили веера и уставились на нас.
Я тоже не могла оторвать от них взгляда.
Никогда в жизни не видела таких расфуфыренных в пух и прах женщин! Они были похожи на попугаев из тропической Африки. Щеки, губы и глаза были размалеваны до предела, волосы взбиты в немыслимые башни на голове, и из них торчали всевозможные перья, живые цветы, бусы из жемчуга, заколки, бархатные ленты, украшения в виде бабочек, блестки в форме сердечек и стеклянные гребни, украшенные стразами.
Все были туго затянуты в корсеты. Их вечерние платья с кринолинами, какие уже давно вышли из моды, пестрели кричащими узорами: в красно-желтую полоску и желто-зеленую клетку.
Перчаток на них не было. Локти и руки — открыты, голые плечи не прикрыты даже платком.
Однако Лизи вовсе не была поражена увиденным.
Раскрыв свой макартовский веер, она прошептала: «За мной!» — и величественной поступью прошагала сквозь стайку дамочек, которые сразу же расступились, за исключением одной белокурой толстушки, которой я явно приглянулась.
— О-ля-ля, малыш, — завизжала она и схватила меня за руку. — Меня зовут красотка Зора. Давно мечтала о таком, как ты. Останься со мной! Гляди, что я тебе покажу!
На ней было бальное платье цвета морской волны с ярко-желтой оторочкой, в руке — зеленый веер, голова утыкана красными перьями, губы, размалеванные ярко-красной помадой, зияли, как свиная пасть. Не этими ли жирными губами был искусан мой Габор?
— Оставь в покое моего мальчика, — сказала Лизи, изменив голос, и сняла перчатку с правой руки, — еще не вечер. Парень еще не созрел.
— Зато я созрела, — Зора потянула меня за рукав, пытаясь оттеснить к стойке, — а сейчас выпьем чего-нибудь.
У Лизи, однако, была иная точка зрения.
С молниеносной быстротой она подняла руку и залепила девице звонкую пощечину. Зора взвыла, отпустила меня и, приподняв юбку, хотела дать Лизи пинка, но у нее ничего не получилось, поскольку Лизи грациозно увернулась. Зора пошатнулась и оказалась в объятиях одной из своих товарок.
Лизи злорадно рассмеялась.
— Вот как надо поступать с глупыми мерзавками, — пояснила она мне, — иначе она не оставила бы нас в покое. Я знаю этих пошлых шлюшек.
Рука об руку мы проследовали к своей нише, но войти туда было невозможно — дорогу нам преградила великанша в юбке, она не уступала в росте дяде Луи. Это была темнокожая верзила, что уже само по себе выглядело ужасно. Кроме того, ее мощные телеса были затянуты в платье цвета болотной лягушки, а на голове красовались белые розы и, в довершение всего, во рту у нее — я не могла поверить своим глазам — торчала курительная трубка.
Боже милостивый! Женщина с курительной трубкой во рту! Мир еще не видел такого кошмара!
— Пардон, простите, — сказала Лизи, — посторонитесь, пожалуйста, и позвольте нам пройти внутрь.
Громила в юбке добродушно подмигнула мне и осклабилась: «Красивый мальчик! Мои комплименты!» Топая, как лошадь, она отошла в сторону. Лизи приподняла занавес, закрывавший нишу, чтобы я могла войти и осмотреться.
Ниша была затемненной и по длине не превышала размеров кровати. Здесь стояли две мягкие обтянутые бархатом скамьи, которые полностью заполняли нишу, а между ними — узкий столик. Бархат был красного цвета, как и занавес, доходивший до пола. Потолок представлял собой сплошное зеркало. Дорогое зеркало на потолке? Его же никто здесь не видит?
— Пожалуйста, присядьте! — Лизи села напротив меня на скамью. — Да, признаюсь, публика здесь очень примитивная. Девушка для услад курит трубку, как старая цыганка. Представьте себя на месте солдата. Вы платите большие деньги. Хотите немного позабавиться с женщиной, берете ее себе на колени, а от нее несет, как от конюха. Нет уж, спасибо. — Она откинула вуаль.
Вдруг занавес поднялся: на пороге стоял улыбающийся юный кельнер. Он поставил на стол небольшую лампу, свет которой отражался в потолочном зеркале.
— Что господа желают заказать из напитков?
— Сельтерской, — коверкая голос, ответила Лизи, — и непременно в фаянсовом кувшине. Пожалуйста, хорошенько охладите и подайте запечатанным. Открытую не подавать.
Через пару минут заказанное было на столе. Занавес снова закрылся. Лизи потрогала кувшин. Он был ледяным. Она откупорила бутылку, наполнила два оловянных бокала и чокнулась со мной.
— Хочу похвалить вас, — растроганным голосом сказала она, — вы отличная актриса. Никому и в голову не пришло, что вы не мужчина. Выпьем-ка мы за нашу душку, за Габора. Он скоро явится. Оставим небольшую щелку в занавесе, а сами спрячемся. Нам весь зал будет виден отсюда, как из золоченой ложи кайзера в Хофбургском театре в Вене. Посмотрим, что за программу они тут приготовили.
Я еще не сказала, что у стены рядом с дверью, через которую мы вошли, располагалась небольшая сцена. На нее сейчас поднималась женщина, впустившая нас сюда, — милая полька с черными волосами и черным пушком над верхней губой.
