Это была моя коронная реплика. Вивека Бьёркенстам поняла все. Некоторое время она двигала губами, как будто жевала табак, а потом промямлила, скорее обращаясь к самой себе:
– Эдвард – слабак. Всегда был слабаком… Это он не дал нам обойтись с девчонкой по-свойски.
– И слава богу… – повернулся я к ней.
– Ты ничего, ничего не понимаешь…
– Что вы имеете в виду, фру Бьёркенстам? – громко спросила исследовательница из Лунда.
Но Вивека вдруг приосанилась и, бросившись ко мне, закричала прямо в лицо:
– Вы ничего не понимаете!
Все вокруг разом стихли. Даже исследовательница из Лунда проглотила очередной вопрос.
– Ну, мне пора, – объявил я. – Я жду полицию. Настоящую полицию, а не ваших нацистских приспешников.
Лаксгорд стоял как прибитый. Ларс Берглунд и Бритт-Мари тоже спустились со стороны ресторана. Бритт-Мари уже вовсю орудовала небольшой камерой.
Трио на сцене как ни в чем не бывало распевало о том, как хотело бы иметь свою собственную луну, хотя над Сольвикеном ярко светило солнце[26].
О том же, что случилось с Андрюсом, «Калле» и Додеком, мне оставалось только догадываться. Я видел лишь, как Андрюс провожал своего нового приятеля до машины. По крайней мере один из троих держался на ногах нетвердо. Андрюс захлопнул дверцу, автомобиль дал задний ход и тронулся в сторону трассы.
Я помахал ему вслед, но мне не ответили.
Когда же я повернулся, чтобы идти в ресторан, к Эмме, то услышал за спиной истошный вопль Ларса Берглунда:
– Харри!
Я оглянулся. Вивека Бьёркенстам решительно шагала ко мне, сжимая в руке огромный нож. Его лезвие так и сверкало на солнце. Она уже занесла руку, как будто для удара, когда ее глаза вдруг выпучились, словно от удивления, и она рухнула лицом в землю. Нож звякнул об асфальт в паре сантиметров от моего правого сапога.
Левая нога Вивеки казалась неестественно вывернутой, из-под коленки текла струйка крови.
Подняв глаза, я увидел Эву Монссон. Она стояла, широко расставив ноги, и обеими руками держала перед собой пистолет. В воздухе запахло порохом.
Публика снова засуетилась. Одни бежали куда-то и кричали, другие созывали детей. На этот раз суматоха коснулась даже трио на сцене. Лишь аккордеонист не сдавался и голосил что-то о прекрасной жизни, пока девушка с гитарой не велела ему замолкнуть.
Бритт-Мари как сумасшедшая щелкала камерой.
– Кто дал вам право снимать? – завопила исследовательница из Лунда и тут же повернулась к подругам у торговой палатки. – Срочно вызывайте «скорую»! Вивека ранена. Это она, – брюнетка показала в сторону Эвы, – стреляла в нее.
Наконец все звуки перекрыла сирена.
– Вот и «скорая», – сказал кто-то.
– Нет, полиция, – возразил я.
Не знаю, был ли это шок, но Вивека Бьёркенстам лежала на земле без движения.
И когда она вдруг ожила, не вопль боли и не стон отчаяния сорвался с ее губ. Подняв голову, Вивека истошно расхохоталась. Она смеялась все громче и громче и отчаянно тыкала ножом асфальт у моего левого сапога. Эхо недавнего выстрела сменилось эхом истерического смеха, а потом окрестности огласила полицейская сирена.
Это была Линн. Она остановилась в нескольких метрах от меня и Вивеки, выключила сирену, хотя мигалка на крыше продолжала работать. Запыхавшаяся, как после бега, Линн выскочила из машины:
– Прости, Харри. В городе такой переполох из-за этого матча. Что у вас здесь?
Следом за Линн, на ходу надевая фуражку, из машины появился крупный мужчина-полицейский. Это был человек в годах, с обширным животом, обтянутым форменным комбинезоном.
– Это Крамфорс, – представила коллегу Линн. – Обычно он сидит у нас на ресепшене, но сегодня мне просто некого было взять.
– Этой женщине нужна помощь. – Я показал на Вивеку. – Пусть даже она не заслужила сочувствия.
– А где Эва?
– Вон там, – ответил я. – Это она стреляла.
– Вызовите «скорую»! – велела Линн Крамфорсу.
– А этого, – показал я на Лаксгорда, – полагаю, нужно арестовать.
– Кристер, что ты здесь делаешь? – удивилась Линн.
– Он пособник нацистов, – объяснил я.
Лаксгорд пожал плечами и направился к своей машине, но Крамфорс, проявив неожиданное проворство, настиг его в два прыжка и повалил на землю. Не успел я оглянуться, как преступник лежал на животе, а дородный полицейский ловко застегивал на нем наручники. Вскоре Лаксгорд уже сидел в полицейской машине. Не мне судить, превысил ли Крамфорс должностные полномочия с применением насилия. Я только слышал обрывок его обращенной к задержанному фразы:
– Я всегда считал тебя несносным занудой, Лаксгорд.
В этот момент сквозь ошарашенную толпу пробралась незнакомая мне женщина в годах и заверещала низким, взволнованным голосом, обращаясь к Линн:
– Простите меня, фру комиссар. Меня зовут Гертруда Раск, и мы с моим мужем Бертилем Раском собственными глазами видели, как этот человек оскорблял Вивеку Бьёркенстам. Это он испортил нам праздник и заслуживает наказания.
Гертруда Раск показывала на меня.
– Им мы займемся позже. – Линн присела на корточки рядом с Вивекой и осмотрела поврежденное колено. – Всем оставаться на местах! – приказала она, поднимаясь. – Свидетели оставляют персональные данные и контактную информацию, прочие свободны. – Потом вдруг повернулась ко мне: – Харри, что, черт возьми, здесь произошло?
Я пожал плечами:
– Скандал в благородном семействе.
– Харри! Харри!
Это кричала Эмма. Протиснувшись сквозь толпу любопытных, девочка с плачем бросилась в мои объятия.
– Я так волновалась… – повторяла она, всхлипывая.
– Все хорошо, – успокоил ее я. – Ты уже сегодня увидишь свою маму, если нам повезет.
Я вошел в ресторан и налил себе стакан водки, добавив для цвета лишь немного клюквенного сока. Потом вышел и устроился за столиком во дворе.
Стакан я осушил почти одним глотком.
«Скорая» припозднилась и прибыла не из Хельсингборга, а из Энгельхольма. Как видно, в Хельсингборге после футбольного матча у врачей было слишком много работы. Когда я снова спустился в гавань, Вивеку Бьёркенстам укладывали на носилки.
– Чертов еврей! – прошипела она, прежде чем врачи захлопнули дверцу.
Исследовательница из Лунда была тут как тут. Но гнев сошел с ее лица, уступив место смятению. Брюнетка недоуменно пялилась на меня помутневшими глазами, а в бессилии опущенные руки будто сами собой сжимались в кулаки. Ее муж молча стоял рядом. Он был в числе тех, кто при выстреле Эвы Монссон в страхе попадал на землю.
