* * *
После этого все изменилось. Пруденс не смогла бы продемонстрировать ей это более явно, даже если бы она прокричала в мегафон, — между ней и Эдвардом существовали гораздо более длительные и более близкие отношения, чем было представлено Руфе, и Пруденс просто хотела, чтобы Руфа знала, что положение молодой красивой жены вовсе не было таким уж неуязвимым, как казалось.
Было ли это предупреждением о том, что она все еще опасна? Руфа помахала им рукой, когда они удалились, совершенно удрученная необычностью ситуации. Пруденс вовсе не была бы опасной, если бы Эдвард не лежал рядом с ней, Руфой, не прикасаясь к ее телу, разве что случайно. Их разделяли не дюймы, а мили. Догадывалась ли об этом Пруденс? Было ли это так явно?
На какое-то мгновение Руфу, которая так и стояла в пустой гостиной, вцепившись в поднос, охватила тревога. На нее вдруг вновь нахлынул страх темноты, мучивший ее со дня смерти отца. Под темнотой она подразумевала невозможность достучаться до окружающих, полное, беспросветное одиночество. Эдвард спал с этой женщиной, когда ездил в Париж, чтобы прекратить их отношения. У Пруденс была сила, которой не было у нее. Если бы Пруденс захотела разрушить ту хрупкую оболочку, которую Руфа только начала создавать для защиты от темноты, ей бы вполне это удалось.
Страх отступил, как только она подумала о муже. Он самый благородный человек в мире. Он любит ее. Самое меньшее, что она может сделать для него, это доверять ему. Ей не нужно было заглядывать глубоко в свою душу, чтобы понять, что Эдварду она могла доверить свою жизнь.
Солнце играло на серебристых поверхностях ее кухни. Прищурив глаза, Руфа поставила поднос на подставку для сушки посуды. Упоминание о сексуальной привлекательности Эдварда, в то время когда она так страстно желала близости с ним, вывело ее из душевного равновесия. Но если она не сможет доверять ему, то во что она вообще сможет верить?
Руфа повертела в руках кофейник прежней миссис Рекалвер. Вдруг он выскользнул из ее рук и, ударившись о каменный пол, разлетелся на мелкие кусочки. Руфа разрыдалась. Ей смертельно надоело играть роль прислуги, вынужденной угождать Пруденс, которая ухитрялась в каждую вежливую просьбу вложить всю свою неприязнь и враждебность. Ей захотелось оказаться дома, где бывали самые обычные ссоры без всяких двусмысленностей.
— Руфа?
Она вздрогнула. В дверях стоял Тристан — она совсем забыла, что она не одна в доме. Чувствуя себя неловко, оттого что он застал ее рыдающей, Руфа оторвала полоску бумажного полотенца и прижала ее к лицу.
Она задохнулась от неожиданности.
— Привет, ты напугал меня, — она с удивлением отметила, что ее голос звучит весело и беззаботно.
Руфа и Тристан старались сохранять дистанцию. Не потому, что они испытывали неприязнь друг к другу, но потому, что они оба осознавали неловкость ситуации. Руфа, будучи женой Эдварда, относилась к старшему поколению. Тристан, как сын Пруденс, относился к младшему поколению. Но он был всего на восемь лет моложе Руфы, и это заставляло их чувствовать себя так, будто они были втянуты в глупый фарс.
Ситуация усложнялась тем, что Тристан был очень красив. Пруденс и Эдвард говорили о нем как о мальчике, но он, по сути, был уже молодым мужчиной. Он был высоким и изящным, с золотисто-каштановыми вьющимися волосами до плеч и добрыми, совсем не похожими на материнские, глазами.
— Извини, — проговорила Руфа. — Это так глупо. Не обращай внимания.
Его глубоко взволновали ее слезы. Он посмотрел на мелкие осколки фарфора, разлетевшиеся по полу, на забрызганные остатками кофе деревянные дверцы буфета.
— Это была действительно ценная вещь?
Руфа попыталась улыбнуться.
— Боже, не в этом дело — это была последняя капля.
Тристан стоял в дверях кухни с глупым видом, глядя на грязный пол, словно герой мелодрамы, по ошибке ворвавшийся на чужой балкон.
— Я знаю, в чем дело, — серьезно сказал он. — Всему виной моя мать.
— О нет, — слабо попыталась возразить Руфа, поскольку дело было действительно в ней.
— И ты измучена, так как позволила ей обращаться с тобой как с рабыней. — Он был возмущен, и это действовало на нее успокаивающе.
Руфа устало облокотилась на кухонный стол.
— Я же не могу не выполнять ее просьбы.
— Можешь, — энергично возразил Тристан. — Ей на шею следует повесить табличку с надписью: «Не слушайтесь меня». Как больной диабетом собаке, которую нельзя кормить чем попало.
Руфа весело рассмеялась, впервые после приезда Пруденс.
— Мне трудно не выполнять ее капризы.
— У моей матери бывают моменты взлета, — сказал Тристан, — но я не слепой и прекрасно вижу все ее недостатки. Я просил ее не быть стервозной по отношению к тебе, но она делает вид, что не понимает, что я имею в виду. Я думаю, она считает, что я слишком молод, чтобы понять, что ты сделала.
— Сделала? Я?
Тристан сухо проговорил:
— Ну, ты ведь вышла замуж за Эдварда!
— Это было ошибкой?
— Ужасной. Он не должен был жениться ни на ком, тем более на тебе, имеющей сестру, фотография которой помещена на обложке «Вог».
— Тогда зачем она приехала сюда?
— Посмотреть на тебя, — ответил Тристан. — Постараться вывести тебя из себя, чтобы потом в разговоре с Эдвардом делать ехидные замечания в твой адрес.
Руфа испытала огромное облегчение оттого, что он называл вещи своими именами. Не осознавая этого, она стала более свободной и раскованной.
— Думаешь, она занимается сейчас именно этим?
— Возможно.
— Она только зря тратит время. Эдвард не понимает намеков. — Она высморкалась. — Это просто ужасно, что я говорю тебе это. Критикую твою мать.
Тристан усмехнулся.
— Не стесняйся критиковать ее. Тебе нужно научиться не обращать на нее внимания. Воспринимать все ее замечания как сомнительные комплименты.
— Я постараюсь.
— Садись. Я уберу осколки Золотой Чаши.
— О нет, я не могу…
— Пожалуйста, Руфа. Позволь мне хоть чем-нибудь помочь тебе, чтобы не чувствовать себя совершенно бесполезным. — Он взял ее за локоть и подвел к стулу. — Я полагаю, веник и совок находятся под мойкой.
Руфа вытерла слезы с лица, наблюдая, как он сгребает осколки кофейника в совок и вытирает тряпкой остатки кофе. После его уборки грязи не уменьшилось. Кухня выглядела еще хуже после того, как он поставил веник на место.
— Ну вот… — Его лицо раскраснелось от усилий, которые были совершенно бесполезными.
Руфа встала.
— Спасибо, все отлично. Ты, наверное, пришел сюда, чтобы позавтракать?
— Ну да. Извини, но я умираю с голоду.
