— Спасибо.
Дальше они шли молча. Другими сведениями Хью, похоже, был не склонен делиться с зятем. Можно было подумать, что военное положение распространяется и на разговоры родственников.
Миновав другую стражу, они вошли в прекрасный зал. Вечернее солнце скупо пробивалось сквозь средники окон. В зале находилось немало людей, стоявших группами или поодиночке. Звучала приглушенная речь. В дальнем конце зала было несколько дверей. Хью Свайнфорд постучал в первую из них. Изнутри ответили. Хью жестом велел Джеффри подождать, а сам вошел и закрыл за собой дверь.
Джеффри взглянул на дубовые стены, украшенные королевским гербом. Предстоящая встреча с Гонтом вселяла тревогу, и не только по причине провала миссии. Жизнь ниточкой связала их судьбы: Джона Гонта, в свите которого служил Хью Свайнфорд, жены Свайнфорда Кэтрин, ее сестры Филиппы, и супруга последней — Чосера. Непонятны отношения между Гонтом и Кэтрин. Никто не знал, ограничиваются ли они по-прежнему взглядами и приятными комплиментами. Если верить слухам, то, по-видимому, уже нет. Возможно, осунувшееся лицо шурина отчасти и есть ответ на этот вопрос.
Чосер забеспокоился, почему Хью так долго не появляется, но тут Свайнфорд вышел и жестом предложил Чосеру войти. При этом неожиданно похлопал Джеффри по плечу и сказал: «Мы рады снова видеть тебя». Джеффри сразу же оказался в передней и потому не успел отгадать, кого тот имел в виду под словом «мы». Свайнфорд остался снаружи в зале. За столом сидел один из секретарей Гонта, сэр Томас Элиот.[53] Они были немного знакомы.
Рыцарь встал, приветствуя вошедшего. Помещение освещалось куда более скупо, чем зал, однако же Чосер отметил — если ему, конечно, не померещилось — некоторое удивление на лице сэра Томаса.
— У вас такой вид, будто вы побывали на войне, — сказал рыцарь вместо приветствия. Джеффри потрогал рукой свой небритый подбородок и окинул быстрым взглядом одежду, которая в самом деле была изрядно запачкана. Он уже жалел, что не задержался в гостинице и не позаботился о внешнем виде. Сэр Томас являл собой разительный контраст: его изящное одеяние было хорошо подогнано. Ни дать ни взять законченный комнатный рыцарь.
— Приношу извинения за мой вид, — ответил Джеффри, — но мои известия не терпят отлагательства. Я очень спешил.
— Я слышал, что вы погибли, — сказал сэр Томас. — Рад, что слухи оказались ложными.
— А уж как я рад, — отозвался Чосер, озадаченный новостями о своей смерти.
Сэр Томас показал на другую дверь в комнате и добавил:
— Это вход в его личные покои. Вам направо. Снаружи стоит охрана. Она предупреждена о вашем появлении. Вас впустят.
Чосер вошел в коридор с каменным полом и стенами. Не было нужды спрашивать, в чьи личные покои его направили. Официальных гостей и просителей Джон Гонт или принц принимали либо в большом зале, либо в одной из малых приемных комнат, где было оборудовано возвышение под балдахином, и все помещение утопало в бархате. Но если сыновья короля желали принять кого-либо неофициально, без лишних церемоний и подальше от вездесущих сопровождавших, то они пользовались этими комнатами.
Коридор был темным и освещался масляными светильниками. У крепкой двери стояли двое караульных. Эти не позволяли себе расхлябанности, напротив, были подтянуты и, казалось, вылиты из стали. Блики мерцающих огней играли на начищенных до блеска алебардах. При приближении Чосера никто из воинов не пошевелился, но потом один из них едва заметным кивком дал понять, что его ждут. Джеффри постучал в дверь и услышал знакомый голос, приглашающий войти.
В хорошо и со вкусом обставленной комнате его ждал Джон Гонт, граф Ричмондский и Дербский, Лестерский и Линкольнский, а также герцог Ланкастерский. Он смотрел через открытое окно в сад, густо засаженный яблонями. Заходящее солнце коснулось макушек деревьев. Гонт повернулся к Чосеру и улыбнулся. Они с Гонтом дружили, но не стоило забывать, что Гонт, кроме прочего, был его сеньором. Джеффри склонил голову. Он собирался в очередной раз принести извинения за появление в столь жалком виде, но Гонт его опередил: быстро подошел к Джеффри и взял его за руку.
— Я очень, очень рад видеть вас снова, Джеффри, особенно после… — Он как будто задумался, ища слово, но внезапно сменил тему: — Но вы устали, как я погляжу. И, верно, томимы жаждой. Присядьте.
При этом он указал Джеффри жестом на стул, а сам направился к столу, где стояли кубки и кувшины с красным вином. Наполнил кубок и подал его Джеффри. Сам же взял другой, из которого, по-видимому, уже отпил. Вместо того чтобы самому устроиться на одном из мягких стульев напротив Чосера, Гонт снова подошел к окну, выставил голову наружу и с наслаждением втянул носом вечерний воздух:
— В этом году будет хороший урожай.
Чосер догадался, что речь идет о яблоках, и вслух согласился с таким прогнозом. Что ему оставалось, когда королевский сын предлагает светский разговор?
— К сожалению, мой брат не в том положении, чтобы надеяться вкусить плоды этого сада, — продолжил Гонт.
— Я слышал, что он ведет кампанию в Лиможе.
— Где бы он ни был, он не сможет полакомиться яблоками. Бедняга страдает желудком и вынужден соблюдать диету.
Джон Гонт повернулся к Джеффри. Как и остальные королевские сыновья, он унаследовал отцовскую внешность. Большой орлиный нос, карие глаза, необыкновенно высокий рост. И если нашелся бы человек, не подозревавший об его королевском происхождении, то он мог бы об этом догадаться лишь по росту и этому характерному орлиному взгляду. Как и Хью Свайнфорд, Гонт словно постарел за те несколько месяцев, которые прошли с момента их последней встречи. Вместо прежнего торжественного одеяния на нем был будничный темно-красный камзол, украшенный парой золотых пряжек. Но Джеффри в своей запыленной одежде все равно чувствовал себя неловко. Более неловко, чем когда-либо. Может, все-таки стоило задержаться и привести себя в порядок, перед тем как явиться в аббатство — тем более что он принес Гонту новости о провале миссии? Пот и грязь прощаются только победителю.
— До вас уже дошла весть о смерти Анри де Гюйака? — спросил Чосер.
— Да.
— Это было убийство.
— Мне так и доложили, — сказал Гонт. — Надеюсь, виновный наказан смертью?
— Они повесили первого попавшегося под руку. Я не верю в то, что он мог такое совершить, — пояснил Чосер.
— Вам известно, кто это сделал?
Первым побуждением было назвать имена Жана Кадо и Матьё, однако Чосер не стал этого делать, лишь покачал головой.
— Все, что я могу сказать, это то, что я потерпел неудачу, милорд. У меня состоялась одна беседа с де Гюйаком, и он не выказал особенного желания хранить верность нашему делу. Вторая встреча с ним была назначена на следующий день, но он погиб.
