– Да, говорил. Но точно не помню. Думал ли? Говорил ли?
– Вы куда? – спросила попадья, увидев Полуянова и Холмогорова, выходящих во двор.
– К дому мельника, – ответил Полуянов.
Лицо матушки Зинаиды побледнело. Она взяла Илью за плечи, прижала к себе.
– И с мальчиком то же самое случилось.
Картина в голове Холмогорова начинала складываться. Фрагменты, кусочки начинали сходиться друг с другом, создавая картину.
– Вы надолго? – прозвучал вопрос матушки Зинаиды.
– Не знаю, – услышала она от Холмогорова.
В доме зазвонил телефон, и женщина, разжав руки, попросила сына:
– Поди узнай, кто это.
Мальчишка побежал.
* * *
Калитка в высоком дощатом заборе оказалась не заперта, и Холмогоров, даже не предупредив хозяина стуком, толкнул ее и переступил доску высокого порога. Антон Полуянов вошел следом.
Двор, площадка, высыпанная песком с серым, поблескивающим пятном в центре, огромный расколотый мельничный жернов, а на нем петух без головы. Над обезглавленной птицей роем носились черные жирные мухи. Иногда ветер шевелил перья, и огненный хвост напоминал языки пламени.
Холмогоров бесстрастно зафиксировал это взглядом и направился к дому. Опять же не постучав, вошел. Металлические роллеты на окнах опущены. В доме царила темнота.
– Есть кто-нибудь? – властно окликнул советник Патриарха.
– Эй! – за спиной Холмогорова крикнул Полуянов, вглядываясь в густую темноту. – Он уехал, – тронув за плечо Холмогорова, произнес Полуянов. – Он собирался в Москву вместе с моим инвестором Штольцем. Они мгновенно сдружились.
– Дайте спички или зажигалку, – Холмогоров нашел выключатель. Щелчок, и яркий свет заполнил большую комнату, мгновенно уменьшив ее в размерах.
Холмогоров с Полуяновым переходили из комнаты в комнату, включая свет.
Наконец Андрей Алексеевич увидел длинный узкий барабан и трещотку из черного дерева.
– Я этого не видел. Когда приходил, я их не видел, – шептал Антон.
Череп быка над камином, маленькая комнатка, заполненная скляночками и кувшинчиками.
Холмогоров осматривал находки и становился все более и более мрачным.
– Он вас здесь лечил?
– Да, здесь, в этой комнате, на диване.
Лишь выйдя на крыльцо, на залитый солнечным светом двор, Холмогоров вздохнул полной грудью. Ему стало не по себе. В доме и возле него неизвестная сила давила, сжимала все его тело, не давая думать, сбивая с мысли. Он переводил взгляд, словно пытался что-то отыскать – спасительное, целебное.
«Нашел!»
Черный петух с огненным хвостом лежал на треснувшем жернове. Возле жернова Холмогоров ощутил, что ему становится лучше, силы 1 возвращаются.
Он махнул рукой, подзывая к себе Полуянова, тот стоял на крыльце с таким видом, словно у него на плечах четырехпудовый мешок с песком.
– Антон, идите сюда.
Полуянов, пошатываясь, спотыкаясь, добрел до Холмогорова.
– Что это? – прошептал он побелевшими губами, пытаясь перехватить взгляд советника Патриарха.
– Это вуду.
– Что? Что? – переспросил Полуянов.
– Ву-ду, – по слогам отчетливо проговорил Холмогоров.
– Нет, вот это, – палец Полуянова был направлен на обезглавленную птицу.
В черной луже запекшейся крови ползали жирные мухи.
– Жертвоприношение.
– Ничего не понимаю… Все смешалось у меня в голове.
* * *
Младший сын местного священника Илья мчался на взрослом дорожном велосипеде по узкой тропинке. Матушка Зинаида отправила Илью за советником Патриарха. Звонили из Москвы, хотели с ним поговорить.
Мальчик спешил, ему хотелось как можно быстрее выполнить просьбу. Один поворот, второй. Велосипед помчался в горку. Илья крепко держал руль и перестал крутить педали.
Вдруг в переднем колесе что-то хрустнуло, скрежетнуло, и мальчишка полетел в одну сторону, а велосипед в другую. Илья больно ударился, но тут же вскочил. Колесо велосипеда крутилось, выбитые спицы, хрустя, стучали по вилке. Мальчик сел и, потирая ушибленное колено, расплакался. Слезы сами текли из глаз.
Он сидел и плакал, потирая колено, глядя на поломанный велосипед.
– Илья, ты чего? – услыхал он голос Холмогорова. – Упал, что ли?
Антон Полуянов уже поднимал велосипед.
– Дядя Андрей, мама послала, вам из Москвы звонили. Какой-то секретарь.
– Ты уверен, что секретарь?
– Мама так сказала.
– Пойдем. Я тебя понесу, – Холмогоров легко подхватил на руки Илью.
Тот перестал плакать, обнял мужчину за шею, уткнулся лбом в колючую бороду, и Холмогоров зашагал по тропинке.
– Вы только ушли, как зазвенел телефон.
Полуянов катил велосипед. Каждый оборот колеса отсчитывал звоном выбитых, торчащих спиц.
– И как это тебя угораздило? – поинтересовался Холмогоров.
– Не знаю, дядя Андрей. Ехал себе, вдруг что-то хрустнуло, и я упал.
– Ничего, пройдет. И нога твоя до "свадьбы заживет.
– До чьей свадьбы?
– До твоей, – улыбнулся советник Патриарха. – Не расстраивайся.
– Велика жалко.
Полуянов же был молчалив. Он пытался вспомнить, что обозначает некогда слышанное им слово, произнесенное Холмогоровым.
– Буду, вуду, – бормотал Антон, глядя себе под ноги.
– Дядя Андрей, я уже сам пойду, – сказал Илья, когда до дома священника осталось совсем недалеко.
– Как хочешь, – Холмогоров поставил мальчишку на землю.
– Колено у меня уже не болит. Вы только маме не говорите, что я упал, ладно?
– Не скажу, будь спокоен. Правда, велосипед…
– Брат починит, никто не заметит, – Илья говорил рассудительно, как взрослый.
Мальчик шел прихрамывая. Движения Холмогорова становились все медленнее, он остановился. В памяти возник расколотый жернов и белая запекшаяся кровь на шершавом камне.
– Икона! – сказал советник и обернулся.
Антон Полуянов вместе с велосипедом чуть не сбил его с ног.
– Икона Казанской Божьей матери, плачущая кровавыми слезами где-то в доме, я это точно знаю!
– Почему?
– Я возвращаюсь.
– Я с вами.
