– Вот и хватит, – хмуро заявила она своему отражению. Сколько прошло времени с тех пор, как она наряжалась для кого-то? Ее ноги месяцами не видели дневного света и солнечных лучей. Флорри была бы впечатлена такой попыткой. Вот она вырядилась словно на свадьбу. Надо ли это?
Соблазнительный аромат плыл к ней наверх, и Миррен поняла, что этот идиот Бен не завесил дверь одеялом и что дверь открыта. А ведь тепло надо беречь. В холле дуло немилосердно, пронзало насквозь. Пора спускаться вниз, нырнуть на кухню и накрывать на стол.
Странно наедаться на ночь, не очень полезно. Но готовить что-либо днем было некогда. Обычно этим занималась Дорин. Скотина была всегда на первом месте, да и вообще, поскольку они были лишь вдвоем, им находилось, что поесть. Сегодня они заслужили награду за весь их тяжкий труд.
Завтра она наскребет остатки овса, испечет овсяные лепешки и повесит их над плитой, чтоб подсохли. С сыром из маслобойни они не помрут с голоду. Еще у нее есть мешок «национальной муки» грубого помола, отвратительной на вкус, словно ее с полу сметали, но если к ней подмешать чуточку патоки, тогда есть можно.
Сегодня они поужинают цивилизованно, как джентльмен и леди, отпразднуют удачную охоту на зайца. Спасти отару они просто бессильны. Миррен вздохнула. Умей признать свое поражение; последнее слово всегда за природой.
Они сидели, помешивая дрова в камине, наевшись, и грелись горячим, пряным пуншем из черной бузины.
– Дедушка Джо был не совсем прав, что от полена греешься два раза. Есть и третий, когда ты просто смотришь на пламя и его оттенки, правда? Это греет твою душу, – сказал Бен.
– Вот уж не подозревала, что ты такой романтичный, – засмеялась Миррен. – Впрочем, ты прав.
Он был тронут, что она не пожалела сил и переоделась к ужину, а еще был рад, что надел чистую рубашку и подсохшие брюки.
Этим вечером был и еще один источник тепла или даже жара, о котором он предпочел умолчать: искра интереса в ее глазах, когда она посмотрела на него и выдержала его взгляд чуточку дольше, чем надо, и ему даже захотелось самому опустить глаза. Из такой искорки могло бы разгореться пламя, но он как-то не решался это проверять. Вдруг ему померещилось?
С первой секунды, когда он открыл глаза и увидел встревоженное лицо Миррен, ее руки, втиравшие в него жизнь, стремительно вернулись все его прежние чувства: восхищение, забота, радость, что они все же друзья, а больше всего, волнение в паху, которое никогда не утихает, когда она рядом.
И вот они сидели рядышком у огня. Он смотрел на пламя, лижущее решетку, и впервые за долгие месяцы на душе у него было спокойно.
Вот что такое семейная жизнь – работать бок о бок, потом сидеть вечером и обсуждать дневные победы и неудачи? Вот только молчание, повисшее между ними, было не таким комфортным, как раньше. Нужно было обсудить разные вещи, разобраться в чувствах и отыскать фотографию. Он намеревался заставить ее сделать обещанное, и теперь был удачный момент, но она опередила его.
– Давай сыграем в карты? – предложила она, вскакивая и шагнув к буфету. – Спать еще рано.
– Можно послушать радио, – возразил Бен.
– Батарейки садятся, а нам нужно слушать новости. Еще день-другой, и они сядут совсем. Такое уже бывало. – Миррен, как всегда, мыслила практично.
– В гостиной стоит граммофон, – сказал Бен. – Давай потанцуем.
– Ты не умеешь, – фыркнула она и рассмеялась. – В последний раз ты чуть не расплющил мне пальцы.
– Я умею буги-вуги. Мы так танцевали в Йорке, в танцзале.
– О-о! Как ее зовут?
– Шейла… Шейла Хайес. Я работал на ферме с ее братом. Он едет с нами в Австралию.
– А Шейла?
– Она учительница в Йорке. Ей не интересно.
– Значит, ты ей тоже наступал на ноги?
Миррен дразнила его, видя его недовольство. Шейла была скорее хорошей знакомой, но он не собирался докладывать ей об этом. В Йорке он встречался и с другими девушками, и они показали ему, что к чему, познакомили с женской анатомией, научили некоторым приемам. Но он предпочел умолчать и об этом тоже.
– Ну, давай! Ой, ты вывихнул мне руку. – Она вскочила. – Только недолго. Там слишком холодно, у меня начинают зудеть обмороженные руки.
Бен направился в большую гостиную. Там было сыро и затхло, ставни были плотно закрыты. В углу стояли пианино и заводной граммофон с набором пластинок на 78 оборотов, в основном классическая музыка, Гендель, дедушкина коллекция, но Бен помнил, что сбоку было несколько его собственных пластинок – Джо Лосс и Энн Шелтон. Потом он нашел пластинки с танцами «кантри» и поставил одну для смеха.
– Ой, это переносит меня в школьные годы, – улыбнулась Миррен, протягивая ему руку. – Два шага вперед, шаг назад и поворот. Так мы танцевали в церковном холле с мисс Бикерстаф, когда шли дожди и на спортплощадку было не выйти.
Они скакали по гостиной, натыкались на мебель, дурачились как дети, родственные души, отгородившиеся от реального мира, беззаботно танцевали, смеялись. Он мог бы танцевать так целую вечность. Он чувствовал ее дыхание на своей щеке, ее теплую руку в своей, когда они кружились, а вокруг них прыгал ошалевший от радости колли. На несколько минут они забыли про ужасные бедствия, причиненные долине, про умиравших в ледяном плену овец, и все казалось им таким, как было когда-то.
Что я делаю, веду себя как идиотка? Запыхавшаяся Миррен подивилась своей глупости. Видела бы Флорри, что они вытворяли в лучшей комнате дома, – только пыль летела, а собака валялась на ее диване. Вот бы она разозлилась! Пир получился на славу, Бен с наслаждением поедал ее блюда. К его бороде и губам прилипли остатки сливок, и в какую-то секунду ей захотелось слизнуть их, но не позволил здравый смысл. Господи, ведь он ее кузен.
Это же Долговязый Бен с башмаками двенадцатого размера, он даже сейчас носился по комнате как полоумный. Как может она с волнением думать о нем? Ведь когда он упомянул о своей подружке из Йорка, она ощутила панику. Почему бы ему не завести себе подружку? Когда он приедет в Австралию, какая-нибудь фермерская дочка тут же его сцапает.
Как странно, что ее тело ожило при намеке на роман с парнем, которого знает почти всю жизнь. Должно быть, этот пряный сок бузины, который она пила, лишил ее здравого смысла. Теперь и без виски у нее кружится голова, а за спиной словно выросли крылья.
Ей даже показалось, что снег растаял, снова светит солнце, а земля оживает после долгого сна.
Бен был красив на суровый йоркширский лад – высокий, широкоплечий и светловолосый. Возможно, он единственный, кто способен растопить лед в ее сердце. Так вот почему он вернулся? Она так долго ничего не чувствовала… Она словно превратилась в неподвижную ледяную глыбу. Но теперь пришло тепло, и все стало быстро меняться.
Когда же она так бегала по этой гостиной? Она застыла. Когда гонялась за Сильвией, играла в догонялки, хотела поскорее одеть ее перед тем парадом красивых платьев. Что подумала бы сейчас ее малышка? Должно быть, духи Крэгсайда качают головой и удивляются, не сошла ли она с ума?
