Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
– А если он вас пристрелит? – спросил начальник спецназа.
Катя не ответила на этот вопрос.
– Не время геройствовать, девушка. – Начальник спецназа презрительно щурился.
– Федор Матвеевич!
– Ладно, пусть она попробует, – сказал Гущин. – Я беру всю ответственность за операцию на себя.
– Вы хоть знаете, с чего надо начинать? – спросил начальник спецназа. – Импровизация тут не поможет.
Он был абсолютно прав. Катя не знала, с чего начать этот разговор.
Чисто по-человечески…
Чисто по-человечески говорить с двумя убийцами, один из которых уничтожал другого.
– Ну, иди, – просто сказал Гущин Кате. – Осторожно!
– Если начнет палить сквозь дверь, мигом падай на пол и ползи. – Начальник спецназа уже не церемонился.
Катя вошла в коридор второго этажа.
Красная ковровая дорожка под ногами.
Такая знакомая. Ноги тонут в толстом ворсе, глуша звук шагов.
Этот коридор… Она ходила им миллион раз. Главк был чем-то вроде второго дома. В этом старом здании она проводила так много времени, что ощущала себя неотъемлемой частью его и той жизни, что бурлила внутри. Жизнь полицейского управления сейчас словно замерла. Словно все набрали в легкие воздуха и задержали дыхание перед погружением в неизведанную глубину.
Тьма сгущалась…
Так обычно повествуют в сказках.
А наяву в длинном коридоре второго этажа ярко горел верхний свет.
Коридор был абсолютно пуст. Катя шла мимо дверей начальственных кабинетов. Остановилась в том самом месте, где и Гущин минутами ранее.
Она хотела говорить громко. Хотела, чтобы голос повиновался ей и не дрожал.
Она не могла определить, удалось ли ей это, потому что все мы слышим свой голос не так, как окружающие.
– Артем! Это я, Катя. Я хочу поговорить с тобой. Пожалуйста, не стреляй в меня.
Тишина.
Ни звука из кабинета с простреленной дверью.
– Артем, я ездила в Рождественск. Опять. Я говорила с теткой Аглаи. Я нашла ее дневник – Аглая писала в тетради по алгебре. Она многое рассказала там. Слышишь меня, Артем? Я знаю, что произошло на самом деле пять лет назад. Я знаю о ваших взаимных чувствах. И я знаю, что это Игорь Вавилов убил ее. Девочку, которая была твоей первой любовью. И я знаю, за что Вавилов ее убил. И знаю, что ему нет за это прощения.
Ни звука из кабинета.
– Артем, послушай меня. То, что вы там сейчас вдвоем, – это ничего не изменит. Ты можешь его казнить сам, застрелить. Но ты ведь не этого добивался, правда? Если бы только этого – его смерти, тогда зачем все остальное? Если ты не откроешь дверь и не отдашь все это в руки следствия и суда, они пойдут на штурм. Ты убьешь Вавилова, застрелишься сам, или они тебя застрелят. И потом замнут это дело. Ты слышишь меня? Никто не узнает правды. Они спрячут концы в воду, потому что Вавилов – заместитель начальника Главка и собирался идти в министерство на должность заместителя министра. И это позор для МВД, что педофил и убийца сделал такую карьеру. Это позор для всей системы, для руководства. А ты, хоть и вольнонаемный, но ты успел изучить нашу систему. Она сделает все, чтобы этого позора и огласки избежать. Поэтому, если ты умрешь и Вавилов умрет, для них будет только лучше. Это называется не выносить сор из избы. Артем, открой мне дверь. Я не хочу, чтобы этот сор, вся эта кровавая мразь была спрятана под грифом «совершенно секретно»!
Тишина.
И вдруг…
В замке повернулся ключ.
Дверь толкнули изнутри, и она медленно распахнулась.
Катя на дрожащих ногах приблизилась и встала точно напротив дверного проема. Она не спешила войти.
– Смотри, Артем, я одна. За мной нет никого. Никакой спецназ тут не прячется.
– Входите и встаньте в дверях.
Она услышала его голос. Очень спокойный, вежливый.
Она сделала так, как он сказал. И увидела их обоих.
В просторном кабинете на середину был выдвинут стул, и на нем, обмотанный липким скотчем, сидел Игорь Вавилов. Выглядел он хуже некуда. По лицу его текла кровь из раны на голове. Он весь как-то грузно обмяк, в могучем теле словно не осталось силы.
Артем Ладейников стоял рядом. В руке – пистолет. Из кармана белой рубашки, запачканной порохом и кровью, торчит зарядное устройство.
Катя ожидала увидеть нервного психопата – так обычно выглядят непрофессиональные захватчики заложников. Что-то орут, жестикулируют…
Но парень был абсолютно спокоен. Катя внезапно представила его там, в гараже у трупа Полины с электропилой в руках.
Она ощутила тошноту. Но не время сейчас поддаваться эмоциям.
– Так вы правда все знаете? – спросил Артем.
– Да.
– Вы раскрыли это дело? Наше дело?
– Наше дело, наше общее дело. – Катя не отрываясь смотрела на него.
И внезапно ощутила, как слезы…
Плачут обычно жертвы, захваченные в плен, но чтобы плакал переговорщик… Это что-то новое…
– Артем, зачем… эти женщины… Полина и Виктория Одинцова… они же… они же совсем ни при чем. Никакой вины на них. Что же ты натворил?!
Он не опускал пистолет, направленный в висок Вавилова.
– Ты же мог просто рассказать правду. Все эти годы… А ты молчал и решил сделать вот так. Большой кровью. Ты мог рассказать правду. Там же есть улики, они сохранились, я их нашла, и другие бы нашли, хорошенько поискав. И там есть свидетели.
– Не мог я рассказать, – ответил он. – Кто бы мне поверил? Я решил все сделать сам.
– Только не строй из себя героя, – прохрипел вдруг Вавилов. – Если я – мразь, тогда кто ты – бешеный полоумный ублюдок?
Ладейников со всего размаха с силой ударил его левой рукой по лицу. Как тогда – в доме, когда Вавилов бился в истерике, в пароксизме горя. Катя вдруг поняла – он не успокоить его тогда хотел, нет. Не прекратить истерику. Он еле сдерживал себя, чтобы не убить его прямо там, на виду у всех.
– Артем! – воскликнула она. – Не надо. Он связан. Он и так в твоей власти. Ты отомстил ему.
– Я мог убить его в любой момент. Я так сначала и хотел, а потом решил – нет, пусть мучается. И пусть все узнают. Пусть это дело раскроют. – Артем смотрел на Катю. – Только вы все петляли, блуждали. Вытащили на свет еще эти два никому не нужных старых дела. И запутались. Поэтому решил положить всему этому конец сам.
– Мы запутались и по твоей вине. Ты тоже скрывал правду, – возразила Катя. – Ты ведь любил Аглаю?
– Я любил ее. – На его лице появилось странное, почти мальчишеское выражение боли и восторга. – Мы любили друг друга. Мы друг друга понимали и берегли. Я пальцем ее не касался. Я ее берег и жалел, любил очень. Мы только целовались, потому что она была еще… Всего четырнадцать лет! Я хотел ждать, не желал ничего портить. Я пальцем ее не касался, я ее обожал! А он… он воткнул ей палку между ног и разорвал ей там все внутри!!
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
