В Ёсу в очередной раз разразился фонтан слёз — и цирк распустили окончательно. В той же самой гостинице, в которой мы останавливались раньше, устроили прощальный вечер: Мия сильно захмелев, пела песни, рыдала, а затем пришла к нам в комнату и, опустившись без сил перед Юнсу, заплетающимся языком решила убедиться в твёрдости его намерений жениться:
— Я обманула тебя, когда говорила, что пойду за тебя замуж.
Юнсу же, добродушно улыбаясь, принёс холодной воды, заставил Мию выпить и мягким голосом пожурил её:
— Больше спиртного не будет, договорились? Это в последний раз, хорошо?
Нам снова пришлось сесть на корабль, чтобы довезти Мию в Санчонпо[78], где проживали её ближайшие родственники. Нас было трое — Юнсу, Мия и я.
Никогда не смогу забыть той Мии, которая на корабле то резвилась, словно малый ребёнок, то вдруг ни с того ни с сего становилась скромной и послушной девушкой, не знавшей, куда деваться от счастья. И ещё не смогу забыть милого Юнсу, который, стоя у Мии за спиной и показывая на острова, восклицал: «Красотища, правда?»
И ещё не забудется мне голос Мии, которая, чуть не плача, просила, когда мы уезжали:
— Я буду ждать. Приезжайте как можно скорее, ладно?
И торжественно строгий голос Юнсу, когда он в автобусе, вёзшим нас домой, сказал:
— Всё, больше никаких стихов. С этого момента начинаю жить обычной жизнью…
Как было бы хорошо, если бы рассказ на этом закончился. Поскольку Юнсу безо всякого сожаления нырнул в так называемый «мир света», я же, благодаря этой поездке, понял, что собой представляют внутренние и внешние стороны жизни, и со спокойным сердцем мог теперь взяться за какое-нибудь, пусть даже небольшое, дело. И хотя я был всё также одинок, но терпимости по отношению к людям у меня прибавилось, и стало казаться, что «любовь», которую я отрицал, существует, и «судьба» находится в руках человека.
Дошло до того, что я стал считать прошлые мои мысли по поводу обстоятельств, с которыми, как мне казалось, бесполезно бороться, заблуждением. Однако, когда я вспоминаю о том, что произошло дома, даже писать больше не хочется.
6
Прежде всего следует, наверно, рассказать о внезапной смерти Юнсу.
На следующий день после нашего возвращения мы с Юнсу пошли к оставленному и позабытому нами всё это время приятелю Суёну. Как я, так и Юнсу из какого-то чувства превосходства уже больше не могли питать к нему ненависти. Хотя, что ни говори, его способ выживания был низким и недостойным.
— То-то мне сегодня кошмар приснился! — обрадовался он нам.
Когда я поведал ему о нашем путешествии и о помолвке Юнсу с Мией, Суён проговорил с усмешкой:
— Ну и ну, что за ребячество! Однако ж, слава богу, такое ребячество всегда умиляет…
Суён совсем не изменился.
На сердце было как-то неспокойно от того что обычно всегда такая деликатная мать Суёна, заглянув в едва приоткрытую дверь, поприветствовала нас без особого радушия, сухо сказав: «Что, пришли?.. Ну проходите…»
Поэтому, придумывая про себя подходящую причину нашего такого долгого отсутствия, я сказал, вставая с места:
— Пойду, попроведую твою мать.
Суён попытался меня отговорить:
— Да чего ходить-то?! Что там нового?! Опять одни жалобы…
Однако я всё-таки пошёл в комнату его матери. Она встретила меня с несколько странной улыбкой. Когда я вошёл, лежавшая под одеялом Чинён бросила на меня мимолётный взгляд, осторожно приподнялась и, не поздоровавшись со мной, села на постели, отрешённо уставившись в стенку напротив. Она выглядела больной.
— А что с Чинён? — спросил я у матери Суёна, на что она, растерянно улыбаясь, ответила:
— Да ничего особенного… простыла где-то…
И предложила мне сесть поближе к печке на тёплый пол.
Я принялся рассказывать про наше путешествие, и мать Суёна делала вид, что её заинтересовал мой рассказ и бросала время от времени: «А… вот значит как…» Я просидел минут десять, и когда говорить стало не о чем, я встал и сказал на прощание:
— Чинён! Поправляйся скорей!
Уже в дверях, я ещё раз оглянулся — она смотрела в мою сторону, но сразу же отвернулась и снова уставилась в стенку.
Вернувшись в комнату к Суёну, я проговорил:
— А Чинён-то, оказывается, серьёзно простыла!
Суён вдруг ни с того ни с сего расхохотался и бросил в ответ:
— Простуда?
Он долго не мог оправиться от внезапного приступа кашля, после чего проговорил:
— Видно, целку продуло.
Я нахмурился, не понимая в чём дело, а Суён неспешно, будто говоря о ком-то чужом, рассказал нам ужасную историю, от которой волосы встали дыбом.
Несколько дней назад Чинён поздно возвращалась из кино после вечернего сеанса, и недалеко от остановки слоняющиеся без дела хулиганы изнасиловали её.
Юнсу тоже не удержался и закричал:
— А ты… ты что? Ты сделал что-нибудь с этими подонками?!
— Что-что? Да что тут поделаешь-то?! Удивляет, как этого раньше не произошло… — без тени всякого смущения ответил Суён так, что захотелось дать ему пощёчину.
— Да ты в своём уме?!! — не помня себя, завопил я.
— Похоже, кто-то из тех, кто покупает у меня «клубничку». Говорит, вопили, разрывая на ней одежду, мол, твой же братец картинками торгует, да? Разве в моём положении будешь рвать и метать? Что толку-то?
Он выпятил губы, и, словно успокаивая нас, добавил, что только и смог спросить у еле живой Чинён, ну как, мол, теперь-то знаешь, что такое мужчины? Ещё он рассказал, что после этого мать накинулась на него со скалкой, крича: «Чтоб ты подох!»
— Что тут поделаешь? Такова жизнь… И нечего тут горевать. Так-то вот, друзья… — сказал он, посмеиваясь, а потом даже поддел нас:
— Ну что, может, пойдёте и отомстите вместо меня этим подонкам? Раз уж это вас так расстраивает?
Вечером того же дня Юнсу скончался в больнице. Я помчался следом за его младшим братишкой, который прибежал за мной: всё лицо Юнсу было забинтовано, дыхание прерывалось. Он сказал мне, что отыскал этих ублюдков и дрался с ними, пока хватило сил. Ещё он попросил меня позаботиться о Чинён.
— Мия… бедная Мия… скажи ей, что я прошу у неё прощения… — едва выговорил он. Столько муки было в его последних словах! А затем дыхание его остановилось.
Сколько бы я не думал об этом, смерть Юнсу была нелепым благородством с печальным концом. С какой стороны ни посмотри, в мире, где не может идти и речи о какой бы то ни было награде, смерть Юнсу была абсолютно бессмысленным поступком. И ведь он наверняка знал об этом. Э-эх! Сумасброд он был!
